Ирина Мешкова - Сказки. Иванушка, Баба-яга и другие

Стали девочки подосиновики искать, быстро корзинки наполнили, домой повернули. Маришка идёт и от нечего делать поганки палкой сбивает.

– Не балуй, – Анютка просит.

– Вот ещё! Это ж поганки ядовитые.

И на мухомор нарочно ногой наступила. Раздавила.

Вдруг откуда ни возьмись из-за дерева старичок щупленький выходит.

– Это ж зачем ты, – Маришке говорит, – таку красоту разрушаешь? Я старик-лесовик, здешних лесов сторож и защитник. Все мне тут подчиняются.

– Вот ещё! – опять Маришка фыркает.

Махнул правой рукой старик-лесовик и обратил Маришку в жука.

Вот так раз!

– Что ты наделал, дедушко! – Анютка плачет. – Это ж сестра моя! Что я матушке с батюшкой скажу!

Сидит жук, усиками шевелит, сказать ничего не может. Спинка его золотом отливает.

– Ишь какой жук получился. Красивенький. – Старичок радуется.

Постоял да исчез.

Наклонилась Анютка, жука подняла, в кармашек положила, подхватила обе корзины и домой поплелась.

Грибы в кухне почистила. Бабушка Настасья пришла, спрашивает:

– А Маришка где?

– Дома, дома, – Анютка отвечает.

Страшно сознаться.

Вечером спать ложиться, бабушка Настасья идёт сказку сказывать.

– Так где ж Маришка? – спрашивает.

– Никому не говори, бабушка.

Из кармана Анютка жука достаёт и всю историю печальную рассказывает.

Рассердилась бабушка Настасья:

– Ах он старичишка зловредный! Таку хорошу девчонку в жука превратить! Ну ложись ужотко. Завтра сама туда пойду. Найду его, волосья-то окаянному повыдергаю!

Наутро бабушка Настасья с Анюткой в лес отправились.

Нашли избушку маленькую.

– Выходи, старик-лесовик, на бой! – бабушка Настасья грозится.

Заскрипела дверь, лесовик выходит.

– Ты что же это, на старости лет совсем разум потерял? – бабушка Настасья спрашивает. – Да лучше Маришки девчонки не сыскать!

– Ладно. Не шуми. Ошибся малость.

Взял у Анютки жука, на пенёк его посадил, да левой рукой махнул.

Тут же Маришка и появилась. На пеньке стоит, улыбается.

– Будешь ещё лес обижать? – лесовик спрашивает.

– Нет, дедушко. Поняла я.

– Ну то-то.

И исчез, будто и не бывало. И избушка его тоже пропала.

– Ну, иди сюда, жаль моя! – бабушка Настасья зовёт. – Поцелую тебя, неслушную.

Порадовались все трое и домой пошли.

Иванушка

Полюбил Иванушка по белу свету странствовать. Много друзей завёл, от врагов убегал – всё было.

Зашёл как-то по пути в трактир, проголодался шибко. А у трактирщика жена колдунья была. Любила какое-нибудь новое зелье придумать, да на постояльцах его испытать.

Подмешала Иванушке в питьё снадобье. Смотрит, что дальше будет. А Иванушке хоть бы что. Поел-попил, спать лёг.

Утром просыпается, по сторонам смотрит. Что такое?

Лежит он не в трактире, где спать укладывался, а в чистом поле, на травке под деревом. А дерево такое диковинное, не нашенское, пушистыми розовыми

мохнатками усыпано. Чуть подальше глянул – замок стоит недалеко, острыми башенками в небо упирается.

Себя оглядел – батюшки светы! Одежда переменилась. Вся блескучая, смотреть больно.

– Где ж это я? – Иванушка глаза протирает. – Али сон такой?

Ущипнул себя – больно. Не сон, значит.

Привстал на локте, тут его люди какие-то увидали, из замка выскочили, подбегают, кланяются.

Подняли под руки, пылинки отряхивают, величеством кличут, в замок зазывают.

Иванушка сопротивляется:

– Что вы, ребятишки! Я ж простой!

Те и не слушают, что он лепечет.

«Чудеса, – Иванушка думает. – За кого-то другого меня приняли.»

Пришли в замок. Слуги кругом крутятся, за стол Иванушку сажают, блюда разные заносят. Еда разнообразная да незнакомая в блюдах лежит.

– А каши гречневой можно? – спрашивает нерешительно. – С молоком?

Побежали кашу готовить.

– Сейчас будет, – застольный слуга говорит. – Отведайте покамест холодные закуски.

Лакеи продолжают стол кушаньями заставлять, паштетами да пудингами.

– А ещё кто-нибудь будет завтрикать? – Иванушка интересуется.

– Вечером гости придут, а сейчас только Ваше Величество изволят откушивать.

– Вот как. Моё величество, значица. – Иванушка снова дивится и опять себя за ногу щиплет. – Спасибо, конечно. Но куды ж мне столько одному? Садитесь тоже.

И главного застольного слугу приглашает.

– Не извольте беспокоиться, Ваше Величество. Не положено нам ни в коем разе.

Кашу гречневую принесли. Съел Иванушка кашу и наелся. Остальная еда не пригодилась.

– Вы, – говорит, – кушанья людям отдайте, кто голодный. Не выбрасывайте. Такое моё повеление.

Начал уже Иванушка к званию своему привыкать.

– Что же дальше по расписанию? – спрашивает.

Застольный слуга изумляется, но виду не подаёт. Такое это место, где удивляться слугам не дозволено. Говорит:

– Разрешите Вас в Ваш царский кабинет препроводить, коли вы забывши.

И по коридорам в комнату большую проводит. У дверей писарь стоит, Иванушке в пояс кланяется.

А в кабинете уж пузан какой-то ждёт. Одежда его не хуже царской – шибко нарядная. Министр это набольший.

Кланяется он, насколько, конечно, пузо позволяет, и тоненьким голоском говорит:

– Доброго здоровья, Ваше Величество!

– И вам не хворать, – новоиспечёный царь отвечает.

Садится Иванушка за огромный стол. Стол так стол – что твоя палуба! Со всех сторон Иванушка его оглядывает.

Неужли писать потребуется, гадает. Да нет, вот печать большая царская. Тюкнул ей по бумагам, и вся недолга.

Начал министр беседу:

– Утвердились ли Вы, Ваше царское величество, насчёт того вопроса, чтоб войной на Любаву-царицу пойти?

– Что?! – Иванушка голос повысил. – Да можно ли Любаву победить? В своём ли вы уме? Она колдовством владеет, чудесами ведает, исцелять умеет! Это ж какой дурачина задумал Любаву одолеть?

– Это Вы, Ваше Величество. Давеча шибко сердились, что к вам такого уважения нет, как у людей к царице Любаве. Хотели ей укорот сделать.

Иванушка аж закашлялся от неожиданности. Думает, вот и польза от того, что я в страну эту и в замок этот, уж не знаю как, попал. Войну смогу отвести. Людей сколько сберегу от дурости этой.

– Отныне никаких войн в моём царстве, – пузану говорит. – Повелеваю людям работу свою исправно выполнять. А каждое воскресенье праздник устраивать для рабочего люда. Требую выполнения этого закона неукоснительно и во веки веков! Подать бумаги!

Писарь уж скоренько всё записал – дока по этой части.

Взял Иванушка большую царскую печать, в чернила её промакнул, да так лихо, будто всю жизнь эдакими делами занимался, и бабахнул по вензельной бумаге царской.