Баир Жамбалов - Империя предков

– Откуда ж ты такой, задумчивый? – звонкий тон зазвенел в его ушах, но всё же приятный, что и не отмахнёшься как от мух надоедливых, и уж намного приятнее, чем голос, больше окрик Исунке-багатура, грубостью превосходящее всё вокруг.

– Баргуджин-Тукум, – неожиданно тихо для себя ответил он.

– Это края на севере? – ох глаза расширились у этой бестии, тогда как голос так и зазвенел пуще прежнего, в котором однако недавняя насмешливость уступила место любопытству.

– Отсюда северо-запад.

– А какая разница… – и тут же огни в глазах степной красавицы всколыхнулись ещё сильнее, так и ощ9зарив всё вокруг озорным сиянием, – скажи, ты видел медведя, ты подстрелил его?

– Целый тумен, – ответил он в её же тоне, вызвав удивление, а то и восхищение сидящих рядом суровых воинов.

– А может, этот тумен был медвежонком? – постаралась она не упустить инициативу (ох, и бестия настоящая), вызвав, куда уж, громкий смех воинов всей десятки.

Мыслями разбежался он, чего бы такого придумать, чтобы осадить эту явно зарвавшуюся девчонку. Но вдали раздались раскаты грома, приближаясь, нарастая. То обозначилось приближение Исунке-багатура, что и означило, что приближается конец всякому отдыху. Девушка повернулась, уходя, унося посуду.

– Стой! – успел крикнуть Баяр-Туяа напоследок, дабы перехватить инициативу.

Повернулась она, опять же устремив тот самый обжигающе насмешливый взгляд. Но ничего, сейчас получишь.

– Принеси-ка в следующий раз кумыс, – не попросил, а как-то постарался сказать в тоне приказном, но в котором постарался разбавить вот эту насмешливость.

– Крепкий кумыс? – лукавые огоньки изрыгались из глаз озорных, но до того прекрасных, что и выбьют любого из седла.

– Очень крепкого. А то не подобает орлу степей пить одно лишь молоко.

– Орлы степей не просят кумыс, они пьют молоко, прибавляя в силе. Неужто орлёнок опередил их в полёте? – ответила эта совсем уж дерзкая девчонка, от слов которой от смеха громогласного так и вздыбилась вся десятка и сам Одон в том числе, оставив таки концовку за собой.

– Из рода исут она, – говорил, спустя немного времени, Ото Радна, в голосе которого и не прослеживалось никакое злорадство, кивая вслед уходящей девушке.

– И что тогда? – спрашивал, не задумываясь ни о чём Баяр-Туяа.

– А то, что она племянница самого сотника Исунке-багатура, – ответил за него другой воин по имени Алдар из племени унгират.

Вот так да! Оставалось лишь почесать задумчивый затылок.

Не быть бы этому разговору, если бы не сотник Исунке-багатур с его неугомонным нравом, поев баранины в большом объёме и выпив столько же молока, прикусив как следует трав целебных, что и без того придали огня под кипящий котёл безмерных энергий, без всякого передыха отправился осматривать следующий плацдарм тренировок. Он бы и сотню поднял бы на дыбы для такого дела, но к его сожалению, тысячник Доржитай не давал такого приказа. А тысячник неукоснительно придерживался графика, отпущенного Джэбе. А тот в свою очередь придерживался того, чего ему до самых мельчайших деталей изложил сам Чингисхан. И потому разум гибкий, но высоты неимоверной, и давал передых всему тумену, тогда как суть его давно просилась на простор бушующих пожаров. Но разум и был у него как железная узда.

До заката солнца тумен распределился на следующее занятие, в котором сосредоточилось оттачивание мастерства на точность стрельбы из лука на полном скаку. Там, вдали, что едва увидит зоркий глаз, раскинулись по степи мишени – кожаные мешки – сур.

Отдохнувший Халзан легко и сразу взял галоп в три темпа с без опорной фазой, и вот таким аллюром помчался вместе с другими конями десятки Одона, ибо занятие это проводилось десятками, над которыми иногда и раздавался громовым раскатом нетерпеливый окрик сотника Исунке-багатура. Скакун лёгкой конницы, а Халзан теперь и причислялся к таковым, без всякой команды своего хозяина, подражая, дабы не отстать от остальных скакунов, взял по ходу очень быстрый галоп, и таким карьером помчал Баяр-Туяа к раскинутым по степи мишеням. Никогда прежде не приходилось ему так на полном скаку, ещё мальчонкой, в лесах на правом берегу Уды стрелять в зверей, которых он, скорее, поджидал. Кожаные мешки – сур возникали, разрастаясь по мере приближения, но не до того, чтоб до весьма больших размеров. Никак нет.

По ходу, на полном скаку, пока копыта Халзана не чиркнули искромётно по степи, находясь в полёте над летними травами, он, Баяр-Туяа, в едином движении со всей десяткой обретается на изготовку. Сколько было их, вот этих стрельб, с Великого Курултая, с того момента смотра, где и объяснил им Джэбе, освободитель от плена, но тогда и не увидел он его, не заметил. Поначалу он и отставал, немного отставал, ибо кровь охотника не давала, не могла дать уж слишком много форы воинам из степи. Хотя, они тоже охотники, но в лесах намного больше дичи. А Халзан уже перешёл на самый пик карьера.

Очередной полёт копыт. И вывернулся левый бок воина вперёд в боковой изготовке по движению с одновременным натяжением лука, как и есть. Удержи тетиву на самом уровне груди у сердца затрепетавшего. Редко у кого тетива под самой челюстью от полёта к полёту, в момент аллюра, в момент карьера. Поймай свою устойчивость, поймай свой миг! Воин – лук – монгольский конь в один момент одна суть. Затаённое дыхание. Прицельный глаз – сур в степи – одна суть. Движение пальца. И спуск тетивы. И полёт стрелы. И вот он – харбан на полном скаку!

И так раз за разом, и тогда умение превратится в искусство, в котором для начала разум и сердце как согласованное единство. И так раз за разом, когда, наконец, искусство уже идёт от сердца. Стрелок и выстрел – единая реальность в единой сути. Пришедшее мастерство – воин и мыслит, и не мыслит. Он как падающий дождь, как ветер в степи, как тихое течение воды Онона. И тогда он гений нужного момента!

Мастерство приходило к каждому своим путём. И у него оно проделало свой путь. Со временем перестал думать о выстреле. Правая рука разжималась сама собой, будто и не принадлежала ему. И она при этом отскакивала назад плавно. И такой же выдох без усилий. О, как прекрасен белый свет! И сердце, как тихая рябь на ровной глади спокойного озера. Вот она – кровь охотника лесного племени!

О, монгольский лук! В военной истории он войдёт как одно из самых эффективных оружий в мировой истории по определению историков и специалистов военного дела.

А степь кипит, бурлит, но это другое кипение, другое бурление, совсем не то, когда и сходились племена в едином порыве на самоуничтожение. Здесь и сейчас другое варево, где и готовится под особым соусом тактика и стратегия новой армии Чингисхана, что и подадут изысканным блюдом на стол мировой истории.