Марина Лазарева - Золотой Трон

Тогда-то и барласам приглянулось мусульманство, и избрали они для своих кочевий долину Кашка-Дарьи. Отец в задушевных беседах с Тимуром рассказывал ему о том времени, когда барласы еще были идолопоклонниками и жили в горах, когда, обвеваемые вольными ветрами, совершали они набеги на горные поселения. Он рассказывал о засадах вдоль караванных путей и о том, как барласы делили между собой добычу, а их глаза светились кровавым огнем, ведь барласы всегда были воинами. Тимур слушал отца с упоением, но Тарагай вздыхал:

– Мир не лучше, чем золотая ваза, полная скорпионов и змей. Я устал от него… – После этих слов, всегда следовала затяжная тягостная пауза. Вождь барласов все чаще думал об уединении, и только семья удерживала его от этого шага.

Ох, уж этот мир – мир времени падения улуса Чагатая! Течение времени в нем определяло новые противоречия. Враждовали приверженцы кочевой жизни и те, кто желал оседлости. Враждовали джелаиры и барласы. Враждовали до тех пор, пока Чагатайский улус не раскололся на две половины – Мавераннахр и Моголистан. Но и тогда не познала спокойствия эта земля, ибо многочисленные ханы, желающие править ею, изнуряющими реформами лишь усугубляли положение дел. Богатый Мавераннахр раздирали, словно добычу, на куски неисчислимые малики и эмиры. В таком Мавераннахре и складывалось миропонимание Тимура.

Здесь неугомонная река, убыстряя течение бурных вод, огибала высокую скалу из белого известняка. Оторвавшись от каменистого берега, петляя между невысоких кустарников, вверх по скале бежала едва заметная тропа. Наблюдательный взор, приглядевшись, мог заметить, что тропа ныряла в узкий проем и исчезала там. Но зоркий глаз едва рассмотрел бы, что за проемом таилась пещера – Святая святых Тимура и его нукеров [7] Нукер – конный слуга. . Здесь хранили они длинные тугие самодельные луки, стрелы. Сюда приносили подстреленных на охоте лисиц и перепелок. В нескончаемых играх в сражения, в этих каменных стенах, вынашивал Тимур дерзкие планы завоеваний. Всех своих воинов он знал по именам. Карим, Абдулла, Шараф и Насир – четыре товарища, четыре друга, готовых пойти за своим вожаком в огонь и в воду. Все они сыны местных вельмож, более богатых и более знатных, чем он, Тимур. Если бы он не родился сыном вождя барласов, вряд ли возможна была эта дружба. Как и Тарагай, Тимур владел лишь необходимым для своего существования имуществом и таким же малым количеством слуг. Но он был барлас, а барласы, испокон веков кочуя по своим землям, знали извечные истины жизни. Тимур часто слышал от отца: «Песок пустыни рассеивается легким дуновением ветерка, еще легче развеивается человеческое достояние». Тимур был воином, а значит, ничего зазорного и не было в том, коли отвоевать у соседа чалмоносца себе на пропитание пару-тройку овец или баранов. Что может быть свежее вольного ветра, быстрее пущенной стрелы, слаще оправданного разбоя?!

Мрак пещеры слабел перед светом горящего костра. Ветер не заглядывал в этот каменный подземный карман, а потому пламя горело ровно, спокойно, располагая Тимура к раздумьям. Годы его были еще не многочисленны, но все же они множились, а значит, освобождаясь от детской наивности, множились и мысли Тимура. Они – его мысли, еще не обрели чувства полета, и обитали здесь, в этой пещере, рядом с подготовленными к охоте луками и стрелами, около подстреленного оленя и дичи. Тимур грезил ястребиной охотой. Сейчас он витал в бездонной небесной синеве. Он представлял парящую в вышине роскошную пару грациозных хищных птиц. Тимуру виделось, как он, юный всадник, с руки отпускает птиц в небо, а они, расправив сильные крылья, плывут в густоте воздушной стихии, ловко высматривая обреченную добычу.

Раздумья все глубже увлекали Тимура в тот полуреальный мир, оставляя рядом с товарищами лишь присутствие его телесного облика. Те, зная, что Тимура нелегко вернуть из окружения его грез, беседовали между собой, посматривая за готовившейся на огне дичью.

Дичь уже зарумянилась аппетитной корочкой, дразня мальчишек соблазнительным ароматом. Сегодня их, воинов Тимура, было только трое. Насира отчего-то нигде не могли найти. Тимура, как вожака, это весьма раздражало, тем более что он наказал всем готовиться к предстоящей охоте. Он расценивал неповиновение Насира (который был старше Тимура на несколько лет) если не как личную обиду, то уж, во всяком случае, как собственную слабость организовать своих воинов. Однако этих мыслей он не выдавал никому. Они, его товарищи, должны были видеть в нем сильного, уверенного вожака.

Тимур разорвал руками жареную дичь и раздал каждому по куску. За входом в пещеру послышались чьи-то шаги. Тимур насторожился. Никто, кроме их неразлучной команды, не знал этой тропы. И они никому не хотели раскрывать тайного их обиталища, позволяющего скрыться от нежелательных глаз.

Твердые уверенные шаги приближались. Тимур привстал. Друзья переглянулись. Недолгие мгновения неизвестности напряглись настороженностью. Шаги слышались уже рядом. Наконец, в каменном проеме показался… Насир. Все облегченно вздохнули.

Тимур еще сердился на Насира, но тот, не говоря ни слова, подошел к нему. Только теперь Тимур заметил, что на руке Насира сидела большая, накрытая кожаным мешком птица. Тимур пытливо посмотрел на Насира, потом осторожно снял с птицы мешок. О, он не мог поверить своим глазам! На руке товарища восседал молодой, еще плохо оперившийся золотистый орел.

– Где ты взял его?! – Глаза Тимура загорелись огнем вожделения. Золотистый орел! Эта птица была его заветной мечтой! Золотистый орел, в отличие от ястреба, мог летать без пары. Его зоркость, его меткость и королевское величие делали эту птицу гордостью любого охотника, словно титул, повышая значимость любой семьи, любого рода.

– Не спрашивай меня, Тимур, где я приобрел эту птицу, – уклонился от ответа Насир, – я – барлас, я – воин, а орел – моя добыча. Я дарю его тебе. Он – твой.

Роскошная птица перекочевала на руку Тимура. Мощные острые когти впились в толстую кожаную перчатку, грозя продырявить грубо выделанную кожу. Рука Тимура чувствовала крепкие объятия лап орла. Тимуру передавалась сила этой птицы, вселяющая желание охотиться, желание воевать, желание побеждать.

– Насир, ты настоящий друг, – неотрывно, с восхищением глядя на орла, растягивал слова оторопевший от неожиданного подношения Тимур. – Я прощаю тебе твое отсутствие.

Всецело поглощенный подарком, Тимур не подозревал, какое сходство он имел сейчас с этой величественной птицей. Тот же исполненный собственного достоинства, взгляд черных, смотрящих в самую суть, глаз, гордая осанка и неповторимая манера царственно держать голову, свойственная лишь хищникам, не имеющим себе равных.