Марина Лазарева - Золотой Трон

Тимур пребывал в тяжелых раздумьях, грузом отяжеливших сердце после вчерашнего неудачного набега на торговый караван. Он не мог простить себе той невиданной слабости, которую проявил неожиданно для самого себя. Что это было и почему случилось так, Тимур не понимал. Он отступил перед взглядом обычного путника, идущего с караваном в Кеш. Кем был этот путник? Его глаза Тимур не забудет никогда! Излучающие неведомую силу, они заставили Тимура безотчетно остановиться перед вожделенной добычей. Тимур не мог простить себе, что кому-то удалось безмолвно, не прилагая видимых усилий, обратить его силу в немощь. Он не мог допустить этого. Неречённое…

Впервые Тимур ушел, оставив жертву нетронутой, чувствуя спиной, как она, безоружная, оторопевшая от неожиданности и безысходности, ничего не понимающая и не верящая в подобный исход, переводила дух. И, что-то оттуда, из-за спины, прокралось в самое сердце и поселилось в нем. Это «что-то» Тимур и принес к себе на крышу. От этого «чего-то» он и пытался сейчас избавиться. Взгляд незнакомца преследовал его, касаясь сокровенных струн души, сокрытых, непостижимых, и Тимур начинал сожалеть об этом набеге, жалея ни в чем неповинных людей. Это чувство было незнакомым и неудобным. Тимур пытался избавиться от него, но оно возвращалось с новой силой. Это «что-то» острой занозой застряло в сердце Тимура. Сейчас он желал одного: встретиться с неведомым незнакомцем вновь. И через годы он не забудет этот взгляд. Он сделает все, чтобы победить его!

Тимур искал оправдания в своей бедности, убеждая себя в необходимости совершаемых им набегов и грабежей, но это не помогало. Он старался найти ответ в нелегком положении его родного Мавераннахра, где царили раздробленность и полное неподчинение дому Чагатая, где каждый называл себя султаном, разрывая страну на множество кусков. Чем он, Тимур, был хуже тех беков и ханов? Он грабил людей, пусть то были соседи или случайные путники. Да, грабил! Но он не грабил Мавераннахр! Это для него было свято! Он любил свою страну. Он хотел ей лучшей доли.

Сегодня, в этом вареве сомнений, угрызений совести, страстей, Тимур вдруг осознал, что жаждет своей стране благополучия. Так, может быть, стоит бесчисленные набеги, направленные на собственное благо, обратить во благо Мавераннахра? И что это за странное чувство овладело им? Всего лишь один взгляд…

Едва забрезжило рассветное солнце, Тимур оседлал коня. Его путь лежал в Кеш. После долгой мучительной ночи, состоящей из обрывков забытья и бессонных раздумий, связующим звеном которых был неотступно всплывающий в сознании взгляд незнакомого путника, Тимур решил обо всем поведать шейху Заинуддину. Ему одному были известны слабости Тимура, лишь ему он мог доверить душевные терзания.

Заинуддин встретил Тимура, как сына. Обняв за плечи, он усадил его перед собой. От его взгляда, теплого, по-отечески доброго, и без объяснений не ускользнула обеспокоенность Тимура.

Тимур не решался говорить духовнику о вчерашних событиях. Он стыдился своей слабости. Он не понимал причины этой слабости. От того становилось нестерпимо унизительно, оттого дух его терял твердость. Тимур пытался разобраться в себе. Но во всем этом вареве душевных переживаний сердце Тимура подсказывало ему, что пришло время направить силу свою во благо Мавераннахра. Сегодня он пришел к Заинуддину просить совета и благословения:

– В этом году султан Кран, сын Саура, причинил много вреда. Он жесток и безжалостен. Все жители Чагатайского улуса, богатые и бедные, знатные и безродные, молят Аллаха, чтобы тот ниспослал смерть Крану, – Тимур говорил глухим уверенным голосом, но Заинуддин видел, как нуждается он в поддержке и совете. Заинуддин видел, что в Тимуре зрели новые ростки его будущих деяний.

– Я хочу наказать Крана, – Тимур вскинул на Заинуддина ищущий поддержки взор, – я хочу собрать войско и идти против него. Я хочу видеть Мавераннахр сильным единым государством. Но в деле войны у меня так мало помощников. Мое сословие не столь знатно, чтобы люди шли лишь за моим именем. Я беден. Хотя я многим делал добро. Я надеюсь, это мне поможет. Что скажешь, почтенный Заинуддин? – Тимур испытующе смотрел на духовника.

Заинуддин знал неукротимый нрав Тимура, знал, как в неистовом набеге тот все сметал на своем пути, как быстро и умело мог добыть нужные ему сведения, сплотить вокруг себя людей. Заинуддин знал, как шел за Тимуром народ.

Старец молчал. Он обдумывал сказанное Тимуром, взвешивая на весах мудрости каждое его слово. Заинуддин никогда не говорил Тимуру о том, что, видя сильный характер этого юноши, не только он, многие заглядывали в Коран, гадая на его судьбу. Ответ был един: «Тимур наделен Божьей силой и Божьей волей». Настал срок – и час пробил. Тимур сидел перед старцем, испрашивая благословения на задуманное им дело.

Заинуддин вздохнул. Тяжело опершись на колено, шейх встал и скрылся за низкой резной дверью, плотно прикрыв ее за собой.

В эти недолгие минуты ожидания Тимур вновь испытал то чувство неуверенности и слабости духа, которое все еще не отпускало его после вчерашнего неудачного набега на иноземный караван. Он задумался, и взгляд незнакомца, поразивший его, вновь предстал перед глазами, застилая собой все. Сейчас лишь Заинуддин способен был разрушить это влияние.

Вскоре, на облегчение Тимуру, его духовник вновь возник в проеме двери. Он держал в руках широкий, расшитый золотом пояс.

– Подойди ко мне, – подозвал он Тимура. Торжественно, словно это был ритуал посвящения, Заинуддин препоясал им Тимура. В следующее мгновение шейх достал шапку и плотно посадил ее на голову юноши. Затем он снял с пальца коралловое кольцо и протянул Тимуру:

– Да сохранит тебя этот перстень, сын мой!

Тимур взял массивное тяжелое кольцо. Бережно держа его в руках, внимательно разглядывая подарок, он заметил на внутренней стороне кольца надпись: «рости – расти».

«Если будешь справедлив, во всем встретишь удачу», – перевел он смысл прочитанных слов. Тимур поднял взгляд на Заинуддина. Еле заметная улыбка сквозила на лице духовника.

– Благословляю тебя, Тимур, – Заинуддин сложил перед собой руки, – благословляю тебя во благо Мавераннахра. Если будешь справедлив, во всем встретишь удачу. Я буду молиться за тебя, сын мой.

Который день вьюжил лютень [11] Лютень – февраль ( старославянское ). , пуржил, бросался в окна охапками рассыпчатого колкого снега, навевая на Иоанна мрачные думы.

Скорбел, всем сердцем скорбел великий князь по тысяцкому своему Алексею Хвосту, верному слуге и другу, с которым дышали они единым духом. И вот, словно длань отсекли, словно око выкололи. Вчера нашли Алексея убитым и изувеченным на площади. Ох уж эти вечные боярские склоки! Да только понимал Иоанн, не в склоках дело, а в том, что Алексей Петрович Хвост-Босоволков поплатился за рьяное раденье об освобождении Руси от власти татар! И он, Иоанн, хоть и не в полный голос, а поддерживал тысяцкого и, поперек взглядов отца своего Ивана Калиты и старшего брата Симеона, всем сердцем стремился к миру с Литвой, противясь «рабскому подчинению татарам». Не стало Хвоста, и словно твердь земную вышибли из-под ног Иоанна. Один он оставался в чаяниях своих.