Константин Коничев - Петр Первый на Севере

– А вы что такие невеселые, молчуны? – обратился государь к толпе. – Николин день, а вы как воды в рот набрали?

– Наберешь, коль кабак на замке.

– Целовальник, почему не отпираешь?

– В честь проезда вашего царского величества.

– Какая же в том честь?

– Чтоб не перепились и потасовок не учинили.

– Давай-ка им, горожанам, бочку водки на казенный счет выкати, да поскорей. Подай им чарки, и ковши, и манерки, и всякую посудину… Пусть пьют за мое здоровье.

– Ур-ра!..

– Спасибо царскому величеству!..

– Что ж, мужички, про вас такая недобрая слава, будто вы из вологодских самые драчливые?

– Что правда, то правда, батюшка-царь, бывает, за волосье и потаскаемся, и на кулачки сойдемся, а то и колышками лупим друг дружку. Однако до ножей и топоришек не касаемся.

– Еще бы в ножи! Этого недоставало, чтобы и в топоры? Разве можно убийствовать? Убьете человека, а человек тот мог быть солдатом, слугой царю. За смерть – Казнь непременная!..

– До того не доходим. Уголовства не помним с той поры, как при вашем батюшке, Алексее Михайловиче, баба Аграпёнка своего мужа с соседкой застала и топориком его насмерть тюкнула.

– И как же она за это ответила? – спросил Петр.

– Весьма строго. Так строго, что и другим неповадно будет.

– Казнили бабу?

– Не то чтоб казнили, хуже ей было, – стал докладывать Петру староста. – Из разбойного приказу по царскому указу приехал сюды вологодский губной староста Кузька Панов и приказал ту Аграпёнку за убивство мужа в землю живьем закопать по самую голову. Зарыли ее так в канун рождества. Морозище! Она, бедная, и плачет в ревет. И стража никого к ней близко не подпускает. А она просит помиловать ее и в монастырь постричь – грех замаливать. Нас тут, ваше царское величество, сыскалось десять грамотеев, да тридцать неграмотных, да поп, и состряпали вашему батюшке слезницу о выкапывании из земли обреченной на смерть. Послали просьбу в Москву скорым ходом…

– Чем же кончилось? – перебивая старосту, спросил царь.

– А худо кончилось: ответа от вашего батюшки не пришло. Аграпёнка скончалась…

В это время из кабака, помогая целовальнику, мужики подкатили к толпе бочку водки. Петру и его спутникам подвели лошадей во всей самолучшей упряжке.

– Будьте разумны, не упивайтесь. Пейте за мое здоровье и за свое: знайте, что царю вашему и Руси много солдат понадобится. Так выпейте и за будущих служивых, за своих земляков. Ибо без войны нам не обойтись никак.

Петр пригубил чарку, подав пример своей свите и грязовчанам. Затем под крики «ура» сел в карету. Вслед за верховым стражником тройка с его величеством понеслась во весь лошадиный дух на московский тракт…

Об этом первом посещении Вологодчины Петром сохранились переходящие из поколения в поколение устные рассказы.

Сам великий государь был недоволен поездкой на Кубенское озеро, и его придворный дьяк умолчал о ней в своих записях. Но однажды Петр, как бы мимоходом, обмолвился в предисловии к «Морскому регламенту»:

«Несколько лет исполнял я свою охоту на озере Переяславском, наконец оно стало для меня тесно; ездил я на Кубенское озеро: оно было слишком мелко. Тогда я решился видеть прямо море и просить позволения у матери съездить к Архангельску; многократно возбраняла она мне столь опасный путь, но, видя великое желание мое и неотменную охоту, нехотя согласилась, взяв с меня обещание в море не ходить, а посмотреть на него только с берега…»

Да еще была обмолвка о пребывании Петра на Кубенском озере, втиснутая в «Краткое описание блаженных дел великого государя, императора Петра Великого, самодержца всероссийского, собранное через недостойный труд последнейшего раба Петра Крекшина дворянина Великого Новгорода», якобы Петр пробыл на Кубенском озере два месяца. Но такой длительный срок невероятен. Петр дорожил своим временем. Два месяца на Кубенском озере делать ему было нечего…

Какими бы делами Петр ни увлекался, в тот год его не покидала мысль о поездке в Архангельск. Ему хотелось посмотреть на торговлю с иноземными купцами, побывать на Белом море, а там будет видно, что предпринимать в дальнейшем. На этот раз о предстоящем путешествии Петра заблаговременно были извещены в Вологде воевода и архиепископ, а главное, в ту зиму в Вологде построили для петровской свиты новые карбасы-струги, вместительные и удобные в дальнем пути.

4 июля 1693 года, после изрядного пиршества, устроенного Лефортом, Петр сухим путем выехал из Москвы в Вологду.

Поездка в Архангельск затеяна не шутейная. И хотя Лефорт писал своему брату в Женеву, что его царское величество едет в Архангельск развлекаться, однако меньше всего интересовали Петра развлечения. Развлекаться Петр любил, но дела государственные были превыше всего.

Свита составилась немалая – сто человек. И припасов дорожных требовалось изрядное количество, так что на пути к Вологде в определенных ямских местах сгонялись в избытке подводы.

Прибыл Петр в Вологду из Москвы на четвертые сутки. В свите государевой находились деятельные помощники Петра – князья Голицын, Салтыков, Щербатов, Львов, генерал Лефорт, думный дворянин Чемоданов, постельничий Головкин, близкие стольники царя князь Ромодановский и Бутурлин, тесть Петра – боярин Федор Лопухин, думный дьяк – любимец государя Никита Зотов, доктор Захар фон-дер-Гульст, крестовый поп Петр Васильев с певчими, два карла – Ермошка и Тимошка, да сорок стрельцов охраны, а во главе их полковник Сергеев, обожаемый Петром за верную службу и за то, что четыре года назад он ухитрился изловить изменника, смутьяна и вора Федьку Шакловитого.

Вологда приготовилась ко встрече. Гончий нарочный Кирилл Бегичев прискакал из Ярославля в Вологду с оповещением о царском выезде. А боярский сын Сидорко Никитин успел доставить в живом виде шекснинской стерляди, а другой боярский сын Данило Разварин съездил на Кубенское озеро и привез полный карбас нельмы. Знали вологодские отцы города и духовные лица, что путь к сердцу высочайших особ пролегает через желудок. Потому гостеприимные хозяева и преуспели в этом. Разумеется, был звон и краткое молебствие, а потом пир горой с музыкой и шутовством. Сколько чего было съедено и выпито и сколько денег израсходовано, все это вологодские писцы-стряпчие тщательно, до полушки записали. Никто только не догадался, да и едва ли это было возможно, проследить и записать в книге каждый шаг деятельного царя.

Петр, в мундире сержанта Преображенского полка, подвыпивший, но умом трезвый, с охраной и с одним своим секретарем, ходил по Вологде. Был он на Козлене, где проложены переходы по улицам и переулкам дощатые на козлах. Там жили мастера канатного дела, прядильщики. Петр интересовался их промыслом, хвалил за трудолюбие и прочность канатов. (Спустя годы он вспомнил о вологодских мастеровых людях и затребовал от архангельского вице-губернатора Ладыженского сто пятьдесят вологодских прядильщиков на два года на Канатный двор.)