Андрей Лютых - Крепь

– Не, жупаны полагаются не всем. Токмо героям. Что в селе-то? – наконец, ответил Василю Тимоха.

– Не ведаю, Тимоха. Нельзя мне до дома открыто. Стерегут меня, будто злодея.

– Ты чего, убил когошь?

– Никого я не убивал. Пока не стемнело, слухай, расскажу.

И пока над селом сгущались сумерки, Василь очень коротко рассказал Тимохе, почему ему приходится идти в собственный дом ночью, таясь от людей.

– Выходит, мы теперь с тобой оба в бегах, – усмехнулся Тимоха, выслушав короткую историю соседа и покачав головой, – нам теперь друг друга держаться надо.

– Вдвоем лучше, – согласился Василь. – А как же ты, Тимохвей, решился с царской службы сбежать? Теперь гляди, ежели поймают – не поглядят на твой жупан, не помилуют.

– Да я давно решилшя. Шьлушяя только ждал, – отчаянно шепелявя, начал хвастаться Тимоха. – А как про войну объявили, уштроилашь тут шуета… Вот тут мы, кому до дома недалеко, под шумок – ды в лясок. Я и Антошя звал… Антошь Кротович наш, вмешьте в одной роте мы с им были… дык той трясется вешь – боюшь, кажа, пришягу давал. Пришягу царю побоялшя нарушить, стало быть. А на кой ляд мне той царь? – Тимоха опять приоткрыл в улыбке рот, похожий на глубокую дыру.

В это время тихий ветерок поменял свое направление, паруса тумана всей нестройной эскадрой, врезаясь друг в друга и перемешиваясь, поменяли галс и тихо поплыли от села навстречу Василю и Тимохе.

– Чуешь, Тимоха? Никак мясо варят… – покрутив своим приплюснутым носом, сказал Василь.

– Пойдем, поглядим! Не могу терпеть!

Во дворе у Василя горел костер, разведенный под внушительной величины котлом, в котором действительно варилось что-то, наверное, очень сытное.

– Супэ! – крикнул кто-то возле костра, и будто по сигналу трубы отовсюду – из василевой хаты, из хлева, из-под росшей возле дома груши – как тараканы, повылезали люди, десятка полтора. Одни были в смешных колпаках, другие с открытыми головами, одни в коротких темных сюртуках, другие в простых белых рубахах, но все с мисками и ложками. Весело долдоня на непонятном языке, некоторые притушив пальцем трубочку, чтобы докурить после ужина, они собирались вокруг костра.

– Кажишь, пранцужы… – прошептал Тимоха, и они с Василем столкнулись плечом в плечо, прячась за одну и ту же березу.

Котел был снят с огня, и, прежде чем разливать «супэ» по мискам, в варево обильно накрошили хлеба.

– Точно, пранцужы! Жрут, будто шьвиньи! – подтвердил Тимоха.

– Ну? В моей хате? – не поверил Василь. Но основания не верить собственным глазам не было. Пламя костра освещало в наступающей темноте казавшиеся какими-то необычными чужие лица. Никто даже не перекрестился, прежде чем жадно наброситься на еду.

– Шь мяшом варка… – глотая слюну, пробормотал Тимоха.

Василь с удивлением обозревал все село, выглядевшее в наступающей темноте очень необычно из-за таких же костров, горевших в каждом дворе.

– А где ж мои? Никого не вижу, – встревоженно проговорил он. Скоро действительно стало невозможно что-то различить дальше нескольких шагов от костра. Один из солдат отошел от него довольно далеко в сторону Василя с Тимохой, наверное, в поисках хвороста, потому что он вернулся, не найдя ничего лучшего, как обломить жердь из плетня и подбросить ее в огонь.

– Вот мы и попали домой до женки… – разочарованно проговорил Тимоха.

Пришлось возвращаться в лес. Идти к Василеву шалашу через болото такой темнотой не рискнули. Василь и Тимоха то натыкались на колючую хвою, то спотыкались о раскинувшиеся щупальцами корни старых елей, собирали своими лицами паутину, но вскоре вышли к противоположной опушке, где и остановились, выбрав место повыше и посуше. Тимоха сразу уснул. В этот день он, чтобы скорее попасть домой, отмахал по бездорожью тридцать с лишним верст.

Они проснулись в одно и то же время не от холода, и не оттого, что выспались, скорее, оттого, что у обоих одинаково подвело животы.

– Не жалеешь, Тимоха, что утек из своего полка? – спросил Василь, раскрыв глаза и увидев, что его товарищ уже не спит. – Там бы тебе каши сварили, сухариков бы дали, винца поднесли…

– Ничего, мне шкоро моя Шьташя поднешет… – сказал Тимоха, туже затянув пояс.

Оба решили, что до вечера в село лучше не идти. Поскольку делать им было нечего, Василь все же услышал рассказ Тимохи о рекрутчине, о том, как полагается заряжать ружье, как исполнять другие экзерциции, как следует надевать непривычное для мужика обмундирование и амуницию, рассказал о злом поручике Коняеве, повыбивавшем ему зубы, рассказал историю Аверки Городейчика. Потом уже Василь не спеша рассказывал Тимохе обо всех новостях села за последний год, понемногу о каждом из его родных.

В это время сквозь шум листвы, сопровождавший их беседу, донеслись новые звуки. Василь и Тимоха вскоре поняли, что это спорят люди, только на непонятном языке. Любопытство заставило их оставить свою лежанку и вместо того, чтобы бежать в глубь леса, подобраться еще ближе к полю. Притаившись за кустом орешника, в трех десятках шагов от себя они увидели двоих солдат, которые отчаянно жестикулировали, очевидно, доказывая друг другу что-то. На них были синие мундиры с короткими фалдами, широкие походные штаны, высокие кивера под холщевыми чехлами. За спинами у них были скрученные в тугие валики шинели и ранцы из пятнистой коровьей кожи, у одного кроме патронной сумки была еще одна холщевая, удобная для того, чтобы положить в нее, например, хлеб. Этот был постарше, его бакенбарды даже были тронуты сединой. Он стоял, опираясь на ружье, и время от времени мотал головой. Другой то описывал рукой какой-то полукруг, то показывал пальцем вперед и громко говорил, после чего всякий раз, морщась, брался за живот. Его товарищ продолжал мотать головой и так же громко отвечал, выражая несогласие. Наконец, махнув рукой, он достал из своей холщевой сумки сверток, развернул его (в свертке оказалась вареная курица) и, отломив мясистую ножку, протянул ее товарищу. Тимоха, голодным волком смотревший на эту сцену, повернулся к Василю и удивился – какими злыми, просто звериными сделались его глаза.

Василь узнал расшитый рушник, в который была завернута курица. Этот рушник, этот узор вышивала его жена. Анна любила придумывать узоры, старательно вышивать их, а потом с особым удовольствием повесить новый красивый рушник под иконой.

А чужой солдат украл рушник и завернул в него ворованную курицу. Рука Василя потянулась к топору.

– Ты что? – прошептал Тимоха.

– Гляди, заблудились. Покажем дорогу? – Василь уже совладал с первой вспышкой бешенства и казался спокойным. – Эти из моей хаты… Рушник Анна вышивала.

– И то… Може, угошьтят? – неожиданно легко согласился на рискованное дело Тимоха. И они перестали прятаться.