Александр Бубенников - Годунов. Трагедии Смутного времени

Третьего июня 1605 года в Тулу к Лжедмитрию Первому приехали выборные от Москвы, князья Воротынский и Телятевский. Они привезли с собой «великую повинную грамоту от столицы». Москвичи просили в ней прощения у истинного государя, приглашали его на царство, клялись в своих верноподданнических чувствах, сообщали ему, что «неприродных Годуновых» уже нет на престоле.

Уже 20 июня Лжедмитрий Первый торжественно въехал в Москву на белом красивом коне. Наездником он был всем на загляденье, уверенно и красиво держался в седле. Его одежда поражала жителей столицы невиданным блеском. На шее самозванца сияло баснословно дорогое ожерелье. Со всех сторон раздавались громкие крики восторга и восхищения.

Когда белый конь природного царя ступил на Москворецкий мост, расположенный рядом с Китай-городом и Кремлем, страшный пыльный вихрь вдруг окутал и разметал царскую свиту. Самозванец был отменным конником и сумел усидеть в седле, хотя и с большим трудом. А вот многие всадники из его свиты мгновенно попадали наземь. Черная грозная пыль взвилась в небо столбом. Некоторое время вокруг ничего не было видно. Суеверные московские жители, следившие за роскошной процессией вблизи и издалека, крестились и перешептывались. Мол, это опасный, очень дурной знак. Плохо правление нового царя начинается.

Еще более покоробило московский люд то обстоятельство, что у Лобного места на Красной площади, где государя Дмитрия Ивановича ждало духовенство с образами, церковное пение заглушили трубы и литавры польских музыкантов.

Сперва царь посетил Успенский собор, а потом и Архангельский. Там он припал ко гробу Ивана Грозного и пролил на него обильные слезы. После этого Лжедмитрий Первый вступил в царские палаты, где его поздравили «с новосельем» бояре, князья и дворяне. Первыми из них были Богдан Бельский, Петр Басманов, Василий Голицын, Василий Мосальский, Михаил Молчанов.

– Будем беречь и чтить своего великого государя, – воскликнул в слезах умиления Богдан Бельский.

Лжедмитрий Первый был рад ревностному старанию «своего любимого дядьки» Бельского. Тот стремился породнить природного царя с народом, выходил к москвичам и с Лобного места славил Бога за спасение царевича Дмитрия. Он говорил, что будто бы прознал о том, что мальчику грозит смерть, Борис Годунов послал в Углич людей, которые должны были извести его. Тогда-то Бельский и вступил в тайные сношения с Марией Нагой. Восьмилетнего Дмитрия мать спрятала. Вместо него под ножи убийц был подставлен сын священника, очень похожий на царевича.

В подтверждение своих клятвенных слов о «божеском промыслительном спасении царевича Дмитрия» Богдан всегда снимал крест с груди, целовал его перед народом и нравоучительно приговаривал:

– Берегите и чтите своего любимого великого государя Дмитрия Ивановича!

Люди слушали человека, которого новый царь наградит высоким боярским чином сразу после восшествия на престол, и радостно кричали ему в ответ:

– Всегда будем беречь и чтить своего великого государя!

– Да сохранит Бог нашего царя!

– Да погубит Господь всех врагов царя Дмитрия Ивановича!

Только один-единственный раз на Лобном месте Богдан Бельский услышал недобрый крик какого-то черного монаха:

– А сам-то ты, лукавый Богдан, каялся мне в том, что тайно потравил двух царей и царевича!

Бельский, бледный как плотно, разыскал глазами в толпе лицо своего духовника, которому он как раз перед восшествием на престол Бориса Годунова признался в том, что отравил Ивана Васильевича Грозного и двух его сыновей, Ивана и Федора. У Богдана отнялись ноги и помутилось в глазах. Он с остервенением тер их, чтобы получше разглядеть лицо своего духовника, которого людишки Бельского обещали убить, да, видать, не сделали этого. Исчез духовник, как в воду канул. И вот на тебе, снова объявился на Лобном месте перед самым воцарением Дмитрия Ивановича. Он не знал, что роль духовника исполнил человек самозванца. Лжедмитрий хотел ввести Бельского в ужас, приструнить его, поставить на место и манипулировать потом этим человеком.

Бельский не находил взглядом лица своего бывшего духовника ни на Лобном месте, где были возрождены полезные слухи о спасении царевича Дмитрия и вредные об отравлении царей, ни во дворце, занятом теперь самозванцем. Но Богдан знал, что угодил в лапы безжалостной судьбы. Рыпаться, рваться в огненную пасть Смуты, снова домогаться власти ему уже не положено, не по чину. Кто-то знает все его страшные тайны.

А через четыре дня, 24 июля 1605 года, на Священном соборе был возведен в сан патриарха грек Игнатий, архиепископ Рязанский, который первым из православных иерархов признал самозванца Лжедмитрия Первого законным государем. Новый первосвященник разослал по всем приходам и русским областям грамоты с радостным известием о восшествии царя Дмитрия Ивановича на московский престол и о возведении его, Игнатия, «в патриаршеское достоинство по царскому изволению». Всем православным предписывалось молиться за государя и царицу, его мать, чтобы «возвысил Господь Бог их царскую десницу над латинством и басурманством».

Грамоты патриарха должны были успокоить народ, внушить ему веру в православное единство, разрушить опасные слухи о том, что владыка Игнатий является сторонником унии с римско-католической церковью, уже распускаемые кем-то. Люди все чаще шепотом говорили друг другу, что царь Дмитрий Иванович совсем не тот человек, за которого выдает себя. Это совсем не сын Ивана Грозного, а чернец Гришка Отрепьев, сбежавший из Чудова монастыря, или еще какой самозванец. Если убрать его с московского престола, то патриарх Игнатий мигом сбежит в Польшу к иезуитам и будет до конца своей жизни получать пенсию от короля Сигизмунда Третьего за унию, официально принятую им на старости лет.

А теперь, пока суд да дело, Лжедмитрию Первому пришлось услышать требование Боярской думы. Он вынужден был распустить отряды казаков и польских наемников, которые привели его в Кремль. Лишь только после этого дума, в которой заседали люди, служившие Федору Ивановичу и Борису Годунову, увенчала природного государя царской короной.

Сразу после восшествия Лжедмитрия Первого на престол магнаты Речи Посполитой и важные московские персоны начали плести против него многочисленные заговоры.

До Литвы и Польши докатились слова Василия Шуйского, сказанные им достаточно широкому кругу высокопоставленных заговорщиков:

– Самозванец Лжедмитрий нам был нужен только для того, чтобы покончить с Борисом Годуновым, а потом и его сынком Федькой, согнать их с престола. Идея Филарета Романова, желавшего через чернеца Гришку Отрепьева донести до нас саму возможность самозванства и уничтожения Годуновых, сработала. Только вот на престоле теперь сидит не Отрепьев. Его рожу я хорошо запомнил, когда он сопровождал бывшего патриарха Иова в думу. Но это и не царевич Дмитрий Иванович. Его труп с перерезанным горлом я своими глазами видел в Угличе, прикасался к нему, сам вел разыскное дело. Всем известно, что царевич страдал падучей немочью, оттого и погиб, зарезался ножичком, играя в свайку. Видели вы этот недуг у нашего нового царя? То-то и оно! Страдая падучей, он никогда на коня не влез бы, а всадник Дмитрий отменный и воин, каких мало. Ну да ничего. Упасть с трона мы ему поможем, пусть он и падучей не страдает.