Борис Деревенский - Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде

Граждане города Вернона и вы, обитающие в прилегающих селениях! Мы обращаемся главным образом к вам: ответьте нам поскорее; придите, и мы заключим вас в свои братские объятия.

Без четверти два проехали Старый Эврё. Каменный столб с медной табличкой известил, что до Парижа остаётся двадцать три льё. Мерный стук колёс навевал сон, и разомлевшие от жары пассажиры стали клевать носами. Дочурка гражданки Прекорбен положила голову на колени Марии. Охваченная мыслями о предстоящем наша героиня не заметила, как задремала. Пробудилась она примерно через час от того, что кто-то разговаривал в купе. Это два новых попутчика раскупорили бутылочку мальвазии и, поочерёдно прикладываясь к горлышку, вели между собой оживлённую беседу.

– Войско, войско… Какое у них войско? Кто пойдёт за них воевать? Говорю тебе, Арман, что они не соберут и тысячу штыков. Взять, к примеру, наш Эврё. Когда прибежал Бюзо и плакался в кафедральном соборе, колотя себя в грудь, ему обещали четыре тысячи добровольцев в две недели. И что же? Миновал месяц, а набралось едва ли четыреста человек, меньше чем батальон. Ха-ха! Ставлю сто против одного, что эта жалкая толпа не дошагает даже до Боньера. С бриссотинцами покончено, Арман, так и знай. Ничто их не спасёт. Народ Франции понял главное: они предали Революцию, предали Рес публику, пошли на сговор с недобитыми аристократами и мечтают вернуть королевскую власть.

– Думаешь, Жозеф, у них нет никаких шансов? Ведь в провинции немало таких, которые не любят Париж и не приветствуют Революцию.

– Да, многие в провинции не поддерживают Революцию, но это уже не важно. Подумай сам, Арман. Вскипела война, на нас напали австрийцы и пруссаки. А это угрожает всей стране, – и тем, кто любит Республику, и тем, кто её не любит. Поэтому народ Франции будет поддерживать центральное правительство, каким бы оно ни было, – бриссотинским, якобинским, хотя бы санкюлотским.

– Но всё-таки австрийцы и пруссаки напали на нас не просто так, – заметил Дарнувиль невесело, – а потому что мы совершили Революцию.

– И это уже не важно. Напавшие на Францию есть интервенты. Война с агрессором сплотит всех французов. Гора знает это. Марат понял это давно. Дантон понял это тридцать первого мая. Бриссо не понял этого до сих пор. Народ принесёт в жертву правительству сотню Бриссо, Бюзо и Барбару, лишь бы правительство защищало его от интервентов.

– Полагаешь, Марат станет диктатором?

– Определённо. Ещё пару месяцев назад можно было гадать и сомневаться, но не сейчас. Время взяло своё. Десятое августа было днём Дантона, двадцать первого января было днём Робеспьера. Второе июня стало днём Марата. Теперь его имя у всех на устах. Старики произносят его имя с ужасом, молодёжь – с восхищением. Новорожденных нарекают его именем. Если у меня родится сын, я назову его Маратом, тогда как раньше хотел назвать Сцеволой.

– Сначала обзаведись женой, – заметил Дарнувиль со смехом.

– Этим я и занимаюсь, – с подчеркнутой важностью сказал Одиль. – Ты знаешь, что у меня нет отбоя от невест. Но я ищу девицу себе под стать: такую же твёрдую и решительную как я, душою и телом преданную Республике.

Мария приоткрыла один глаз: желторотого бахвала просто распирало от самодовольства. Его приятель, тоже порядочный оболтус, казался всё же скромнее.

– Боюсь, Жозеф, таких патриоток у нас в Эврё ты не найдёшь. Тебе нужно искать невесту в Париже. Говорят, там даже женщины носят красные колпаки.

– При чём здесь колпаки? – отмахнулся Одиль. – И потом: патриотки есть везде, и в самой глухой провинции. Но и среди них я выберу далеко не всякую. Мне не нужна оголтелая баба вроде Теруань, пусть даже она отмечена почётным венком Коммуны. Прежде всего, это должна быть благовоспитанная девушка из безупречной семьи.

– Вроде той девицы, которая сейчас едет с нами? – вставил Дарнувиль с усмешкой. – То-то я заметил, как ты всё время на неё поглядываешь. Признайся: ты втрескался в неё с первого взгляда.

– Вот ещё! – фыркнул напыщенный фат. – Впрочем, она и впрямь недурна. Несколько худощава, но эта не беда. Зато каков взор! Какое движение глаз! В её лице есть нечто породистое, истинно нормандское. И этот подбородок с ямочкой, – от него можно сойти с ума!

– Тише, Жозеф! Вдруг, она нас слышит…

– Не слышит. Смотри: спит как убитая. Спорим, что я сейчас подкрадусь и чмокну её в щёку, а она даже не проснётся.

– Лезешь с поцелуями, а сам даже не знаешь, кто она, – резонно возразил приятель.

– А вот и знаю! Её зовут Мари. Я слышал, как к ней обращалась так полная женщина, которая спит справа у окна.

– Имя ничего не значит. Ты взгляни на её перчатки. Видишь? Она явная аристократка.

– Ну и что? – возразил Одиль. – И среди аристократок бывают патриотки.

Дарнувиль снисходительно похлопал друга по плечу:

– Я давно подозревал, Жозеф, что все твои разговоры о патриотизме только для отвода глаз. На самом деле ты, как все, тянешься к титулу и состоянию.

– Не мели чепуху! Много ты понимаешь в любви… Сколько женщин у тебя было? Одна, две, ни одной? А у меня их была сотня. Поэтому я знаю, что говорю. Вот, ты уставился на её перчатки, а главного не увидел. Ты заметил, что она едет одна? Без слуг, без сопровождающих. Разве это не свидетельствует о том, что она придерживается новых, передовых взглядов? И то, что она едет на праздник Федерации, тоже о мно…

Одиль не договорил. Раздался ужасный скрежет, дилижанс дёрнулся и так сильно завалился на бок, что все, кто сидели на противоположной лавке, слетели со своих мест. На Марию упала Дофен, вдвоем они повалились на гражданку Прекорбен, прямо перед её лицом о стенку купе ударилась корзина, из которой посыпались на пол яблоки и груши. Движение прекратилось.

– Какого дьявола? Что это такое? – простонал гражданин Дарнувиль, сидя верхом на Филиппе Дофене. – У нас отвалилось колесо?

Крики ушибленных женщин заглушили его стон. Одиль первым открыл дверцу купе и спрыгнул на землю с большой высоты, следом из дилижанса выскочил и кондуктор. Дарнувиль, продолжая чертыхаться, тем не менее, помог дамам подняться на ноги. Наконец, после того как откинули лестницу, все пассажиры смогли выйти из купе и рассмотреть, что случилось с экипажем. Слава богу, колёса были целы, но заднее правое угодило в глубокую канаву, подступающую вплотную к тракту.

Из-за угла дилижанса показался шатающийся из стороны в сторону кучер.

– Как это могло случиться? – схватил его за грудки Одиль. – Почему ты съехал на обочину, безмозглый возница? Ты решил нас укокошить?

– Да он просто дрыхнул, – подсказал Дарнувиль, вглядываясь в его заспанное лицо. – Добро ещё, попалась канава. А не то свалились бы в какой-нибудь овраг: костей бы тогда не собрали.