Борис Деревенский - Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде

Впрочем, что могла ожидать наша героиня, отправляясь в путешествие без надлежащего сопровождения и покровительства? Добро ещё, попались эти, хотя и развязные, но, в сущности, беззлобные юнцы, неспособные, по-видимому, на откровенное насилие, воздействовать на которых можно было и словом. С одиноко путешествующими девицами, бывало, обращались и похуже.

Эта женщина, про которую говорили, что она очень красива, вовсе не была таковой. Лицо её было скорее мясистым, чем свежим, она была лишена грации и нечистоплотна, как почти все философы и умники женского пола. Её лицо было грубо, дерзко, безобразно и красно. Её дородности, молодости и вида знаменитости (évidence fameuse) было достаточно, чтобы её сочли красивой во время допроса. Впрочем, это замечание становится совершенно бесполезным, если сказать о главном: вся красота этой женщины мгновенно пропадала, когда она цеплялась за жизнь и дрожала перед смертью.

Шарлотте Корде было двадцать пять лет, то есть, по нашим понятиям, она была почти старой девой, в особенности если принять во внимание её мужеподобные манеры и мальчишеское сложение.

Солнце близилось к закату, а дилижанс всё катился и катился по ухабистой пыльной дороге, которой, казалось, не будет конца. Наконец за небольшим перелеском блеснула широкая полоса воды: это был один из изгибов Сены, которыми изобиловало нижнее течение этой реки. С западной стороны к берегу нельзя было подъехать из-за крутых обрывов, окаймлявших речную пойму. Некоторое время дорога вела вдоль поймы, пока не нашла пологого спуска к маленькому городку, стоявшему на берегу Сены. Это был тот самый Боньер, достаточно важный в стратегическом отношении пункт, до которого, по уверению Жозефа Одиля, вряд ли дошагает федералистское войско, идущее походом на Париж.

Уже два или три часа путники находились на территории, подконтрольной Конвенту, вследствие чего друзья-якобинцы могли возрадоваться тому, что находятся у своих. Однако картина, открывшаяся их глазам, была отнюдь не отрадной. Не виделось ни крепких застав, ни артиллерийских батарей, ни усиленных дозоров. Изредка то тут, то там встречались мелкие группки солдат, охваченные каким-то хаотическим движением: одни передвигались на юг, другие на север, третьи волокли на себе зачехлённую пушку, но уже на восток. Сначала по дороге навстречу нашим путникам пронеслись драгуны с бряцающими на боках саблями, а через некоторое время этот же эскадрон обогнал их в противоположном направлении. Во всём чувствовались суета и неразбериха.

Посреди всех этих беспорядочных манёвров медленно тащился рейсовый дилижанс из Кана, на который почти никто не обращал внимания.

Наша героиня не могла как следует рассмотреть происходящее за окном. У неё появилась новая забота: как отвадить самозванного ухажёра, который нисколько не вразумился её твёрдым, хотя и учтивым отпором, и всеми способами продолжал с нею заигрывать. На салонном языке это называлось волочиться , если слово такое применительно к тесному купе дилижанса, где все пассажиры сидели друг к другу впритык, обречённые не только видеть и слушать, но и физически осязать друг друга, и где каждый вздох являлся общим достоянием. Жозеф Одиль не долго дулся, разыгрывая из себя обиженного суровым обращением с ним незабвенной «подруги детства», и уже через полчаса, поощряемый приятелем, возобновил свои происки. То он предлагал Марии фляжку с прохладительным напитком, то совал бутылочку анжуйского, то вновь ударялся в воспоминания о счастливых днях, проведённых в имении близ Эвреси, чем весьма располагал к себе общество, втайне сочувствующее переживаниям доброго молодца, в котором упорно не желали признавать друга детства.

Мария притворялась спящей, надеясь, что несносный говорун рано или поздно выдохнется и поймёт тщетность своих усилий. Она почти не открывала глаз всю дорогу от Боньера до Манта. Когда на закате прибыли в Мант и стали менять лошадей, истомлённые пассажиры покинули купе, чтобы немного размять ноги. Мария испугалась, что останется наедине с навязчивым кавалером, и поспешила выйти следом за всеми. Путешествующая компания дружно проводила старушку Дофен и её внучка до ворот станции (они уже приехали), а затем в беспорядке рассыпалась по двору. Солнце закатилось за черепичные кровли старинного городка, и нагретая за день земля понемногу остывала. С Сены веяло прохладой. Приятно было просто постоять на ногах и подышать свежим воздухом.

Разглядев в глубине двора колодец, Мария подумала, что неплохо было бы запастись на ночь свежей холодной водою. Но едва она опустила деревянную кадку на дно колодца, Одиль был тут как тут. Он проворно ухватился за цепь и вытянул наполненную кадку на поверхность.

– Позвольте услужить вам, Мари.

– Благодарю вас, – молвила она подчёркнуто сухо. – Но всё же мне кажется, что вы слишком много уделяете мне внимания.

– И вы знаете причину, – с готовностью пояснил Одиль. – Уже очень скоро, милая Мари, путешествие наше подойдёт к концу и мы приедем в Париж. У меня просто разрывается сердце при мысли о том, что по приезде мы расстанемся, и я вновь потеряю вас после того, как встретил столь чудесным образом…

– Говорите проще, – перебила она. – Что вы хотите? Узнать мой адрес? Вы его не получите.

– О, вы хотите уничтожить меня, Мари! Нельзя же, в самом деле, быть столь жестокой! Позвольте хотя бы питать надежду…

– На что?

– На то, что мы не потеряемся в Париже.

В этот миг на лице у несчастного отобразилась столь невыразимая мука, что Мария невольно посочувствовала ему. В конце концов этот молодец не виноват, что находится в приятном заблуждении, принимая её за свою давнюю знакомую. Как не раздосадована была она его поведением, всё же эти последние слова, произнесённые с неподдельной искренностью, тронули её сердце.

– Ну почему же потеряемся? Вы ведь дали мне свой адрес.