Людмила Гордеева - Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2

– Ты, Марфа, не думай, что Москва так просто от нас отступится, – заметил недавно вернувшийся оттуда Ананьин.

Он действительно находился среди сторонников Марфы и восседал в почетной передней стороне стола неподалеку от хозяйки. Рядом с ней молчал и спокойно наблюдал за происходящим пожилой, седой князь Михайло Александрович, по-литовски Олелькович, брат киевского князя – наместника Семена. Борецкие и их сторонники выпросили его себе у короля Казимира. Случалось новгородцам и прежде для обороны своих земель от шведов и немцев приглашать воевод из Литвы, не прогоняя московских наместников. Но сей случай был особый: Олельковича пригласили специально для устрашения Москвы и для того чтобы скорее склонить народ к союзу с Польско-Литовским королевством. Князь прибыл на службу с множеством панов и князей из Литвы и Польши.

Тут же за столом находился и старший Марфин сын Дмитрий, тот самый, коего только что возвысили в московские бояре. Ему недавно исполнилось тридцать лет. Это был крепкий, широкоплечий круглолицый человек, чем-то внешне напоминающий свою матушку. Он молодился: стриг коротко бороду, носил небольшие загнутые книзу усы и бакенбарды. Его недлинные вьющиеся волосы были сзади зажаты жгутом в небольшой пучок.

– А что нам Москва? Что, у великого князя сейчас, кроме нас, дел нету? – продолжала свою агитацию Марфа. – Да он только что на Казань все силы положил, а теперь, сказывают, Казимир Орду на него подбивает! Да он сам с нами заигрывает – боится! Случайно, что ли, сыну вон моему звание боярина преподнес? Теперь мы имеем честь за одним столом с иноземным боярином сиживать! – повернувшись к сыну, с ироническим поклоном произнесла она.

– Да ладно шутить, матушка, – сердито пошевелил усом Дмитрий.

Он, если бы ему самому дали решать и выбирать, был бы не прочь оставить все, как есть, и не связываться ни с какой Литвой. Да и пожалование великого князя льстило ему. Но он был послушным сыном. К тому же отец, завещав большую часть наследства матушке, которая была намного младше его, вплоть до ее кончины, наказывал оставшимся двум сыновьям во всем ее слушаться. Так что особого выбора у Дмитрия не было.

– Впрочем, и вправду, хватит шутить, – продолжила Марфа. – Завтра на Ярославовом дворе собирается вече, где будем решать, как дальше жить Великому Новгороду, кого иметь у себя союзником и покровителем – Иоанна Московского или Казимира Литовского. А если быть точнее, кем мы хотим быть – вольным ли Новгородом, или вотчиной государя Московского?

Присутствующие за столом громкими, подогретыми вином голосами подтвердили:

– Вольным, конечно, вольным!

– И многие в городе так думают. Нам нужен лишь покровитель, коим может стать король Казимир, а не властный хозяин, каким стремится быть Иван Васильевич!

На столь длинные и пламенные речи в пользу Казимира вдову в этот раз вдохновил только что состоявшийся перед обедом разговор с Михаилом Олельковичем. Князь многозначительно и игриво посмотрел на нее и еще раз подтвердил прежнее обещание посланника литовского о том, что после подписания договора с Казимиром тот пришлет сюда солидного вдового наместника, который охотно возьмет Марфу себе в жены, и она, таким образом, будет полной хозяйкой в Новгороде. Оттого посадница была сегодня особенно нарядной и возбужденной.

– А нынче он еще и пугать нас задумал, – продолжала Марфа. – Пусть вон посадник расскажет, какой прием ему оказал наш нынешний покровитель!

– Да что, я уж говорил, – негромко пробурчал Ананьин. – Ничем особенным великий князь не грозил, сказал лишь, что терпению бывает конец. Хотя теперь у меня есть новые вести. Вчера вечером гонец прискакал из Пскова. Сообщают, что Иоанн Васильевич прислал им приказ готовиться к войне против Новгорода – за строптивость нашу. Псковичи предлагают свое посредничество в примирении с Москвой.

– А то мы без своей бывшей вотчины Пскова не разберемся, что нам делать и с кем мириться! – воскликнул еще один участник обеда Василий Селезнев, который сидел рядом с родными братьями Матвеем и Яковом. – Ты лучше скажи, неужто псковичи собираются выступить против нас по приказу Иоанна?

– Они об этом не известили, но, думаю, воле великого князя подчинятся. А куда им деваться? – постарался быть объективным Ананьин. – Кто их последние годы от немцев-то, да от Литвы обороняет? Воеводы московские – тут уж ничего не скажешь.

– Хватит панику разводить, псковичей, что ли, мы испугаемся! – заметил до сих пор молчавший Олелькович. – Я вот только в толк не возьму: если вы к Казимиру отходить собрались, почто владыку-то для утверждения на престоле в Москву отправили?

– Так он уперся, мол, ни за что не поедет в Киев к тамошнему митрополиту, как он говорит, изменнику-латинянину, на поставление, – пояснил недовольным тоном ключник Пимен. – А по мне – так и не надо было посылать его никуда. Не хочет – пусть в монастырь отправляется. Меня бы выбрали архиепископом, я бы с радостью хоть к самому папе в Рим отправился.

«Бодливой корове бог рогов не дает», – подумал Дмитрий Борецкий, глядя на помятое с прищуренными подозрительными глазами лицо ключника. – «Противная рожа. За владычный пост ты на все готов. А еще святой отец! Нашла мать с кем связываться. Хотя он – мешок с деньгами…»

– Завтра, аккурат к началу веча, Феофил должен уже воротиться, гонца с пути прислал. А если поспешит – так и сегодня прибудет, – уточнил ключник.

– Ты, главное, поясни, – обратилась к нему Марфа, – казну-то он у тебя еще не отнял?

– Да с чего бы это? – ухмыльнулся Пимен. – Пока все богатство при мне.

– Тогда ты прямо после обеда отправляйся отсюда к своей казне, да не пожалей-ка для наших ребят деньжат. Пусть они сегодня пройдутся по худым вечникам да раздадут им, чтоб завтра на вече за короля Казимира кричали.

– Это будет сделано, на нужное дело разве можно жалеть!

Для Пимена это дело действительно было нужное, он еще не потерял надежду стать владыкой Новгородским, если земля их отойдет к королю. Стало быть, и поставлять владыку придется в Киеве, вот и откроются ему, Пимену, все пути!

– За наш успех! – предложил тост Михайло Олелькович.

– За успех! – прогудели голоса со всех сторон стола, и кубки начали быстро опустошаться.

– А ты что же, отец святой, не пригубишь? – спросила хозяйка широкого в плечах, но худющего, в монашеском одеянии старца, сидящего также на почетном месте неподалеку от нее.

Его голова была обрамлена ореолом совершенно седых, но обильных вьющихся волос. Это был игумен Соловецкого монастыря Зосима, прибывший к Марфе просить покровительства и защиты от ее приказчиков и от жителей Двинской земли, немалой частью которой она владела. Ее люди заезжали на монастырский остров ловить рыбу, нарушали покой монахов. Благодаря хлопотам своих многочисленных почитателей, Зосима получил от Новгорода грамоту на владение Соловецким островом, а позже и приглашение на обед от самой Марфы, которая поначалу, было, не приняла его.