С. Терсанов - Окруженцы. Киевский котел. Военно-исторический роман

– Постой, постой, Хромсков! – перебил его комиссар. – Во-первых, докладывай своему прямому начальнику и, во-вторых, короче: война ведь только началась и когда закончится – неизвестно. А страсти-мордасти о ней будешь рассказывать неискушенным после победы. В-третьих, объясни командиру роты и всем нам, почему ты не поднял свой взвод против автоматчиков противника, когда танки переползли через окопы первого взвода.

Хромсков сделал вынужденный и, видимо, мучительный для него полуоборот к Волжанову, поморщился на клубы табачного дыма, отчего его белобрысое неврастеническое лицо перекосилось, и попытался оправдаться:

– Своим массированным огнем мой взвод, по-моему, парализовал танковый десант. А потом, насколько мне помнится, командир роты не приказывал контратаковать, а поставил задачу поддержать огнем.

– Вы лжете, младший лейтенант Хромсков! – возмутился ротный. – Я четко отдал приказ контратаковать автоматчиков и отрезать их от танков. Своим поведением в бою вы напрашиваетесь под суд военного трибунала.

– Каким это поведением?

Волжанов встал. В это время зазуммерил телефон. Комбат приказал передать трубку комиссару.

Додатко молча выслушал комбата, нервно побарабанил пальцами по столу, тяжело вздохнул и, ничего не сказав, положил трубку и

вышел. Волжанов отпустил командиров взводов, но они не двинулись с места и сквозь толщу табачного дыма вопросительно смотрели на него.

– Что-нибудь не понятно, товарищи? – спросил Волжанов.

– Да, не все понятно, – резко, с оттенком вызова, за всех ответил Балатов. Высокий, по-военному красивый и, можно сказать, грациозный, он прошелся по подвалу, чуть не проглатывая частыми затяжками цигарку, остановился перед сидевшим командиром роты и, прижимая его колючим взглядом к стене, сказал: – Слушай, Владимир, еще до войны мы служили с тобой вместе, и ты хорошо знаешь, что я никогда не врал своим бойцам. Признаться, я и теперь, на войне, скорее вырву себе язык, чем скажу им неправду. Понимаешь? – Опершись на край стола, он продолжал требовательно смотреть Волжанову прямо в глаза.

– Ты о чем это, Боря? – Спросил Волжанов дружеским тоном, который хорошо был знаком Балатову и всегда действовал на него охлаждающе.

– Я спрашиваю об артиллерийской канонаде за Днепром. Все вдруг загомонили, наперебой добавляя свои вопросы.

– Черт возьми! – Воскликнул Волжанов, и все сразу замолчали. – Почему вы все сидели здесь при комиссаре и в две дырки сопели, а теперь ко мне лезете с этим вопросом? Или я лучше знаю обстановку? Кто я вам? Командующий армией? Командир роты я, как вам известно. Откуда мне знать, что делается за Днепром.

– Мы думали, что командир роты, как старший среди нас, догадается спросить у комиссара об обстановке, – сказал Хромсков с нескрываемым ехидством в тоне.

Командиры взводов встали и с низко опущенными головами ушли к своим бойцам. Артиллерийский гул, непрекращавшийся и ночью, доносившийся почему-то с далекого севера-востока, был необъясним и потому особенно неприятен

Оставшись один, Волжанов как-то сразу расслабился и откинулся всем телом к холодной стене. Несколько минут он просидел в таком положении и не заметил, как сначала охвачен был сладкой дремой, а затем и совсем погрузился в глубокое небытие.

Проснулся он от визга железной двери, схватился, было, за пистолет, но, увидев у входа своего ординарца Квитко, слабо улыбнулся.

– Вздремнул я, Николай Филиппович, – признался он и взглянул на часы. Ого! Скоро одиннадцать.

– Товарыш лейтенант, та хиба ж можно человеку буть столько без спання? – сказал Квитко, поглаживая усы. – Худоба (животные) и та понимае, шо ночью спать трэба, а люды, шоб им було пусто. – Он поставил на стол два котелка, прошел к постели командира, заботливо поправил ее и возвратился к столу. – Скушайтэ, товарыш лейтенант. Кухня уже давно потушена и пидогревать негде.

Волжанов повиновался. Быстро проглатывая большие дозы маслянистой «шарапнельки», он с улыбкой поглядывал на усы уже пожилого и так преданного ему человека и не первый раз подумал: «Едва ли на всей Украине отыщется вторая пара таких метелок».

Усы Миколая Пилиповича (так называли его все бойцы роты) и в самом деле были редкостью не только на Украине, но, пожалуй, и во всем свете. Густые, слегка посеребренные сединой, они красивыми тугими валиками выходили на щеки, пышно разворачивались в широкие метелки, которые своими выгоревшими концами доставали до самых висков и, соединившись с ними, казались уже не усами, а бакенбардами. То ли от природы были они такими послушными, то ли выдрессированы были хозяином, они никогда не падали вниз, держались на щеках крепко, как будто приклеенные хорошим клеем.

– Вот что, Пилипыч, – сказал Волжанов, – посиди-ка ты у телефона, а я схожу в первый взвод, прослежу за отправкой раненых. Если будет вызывать начальство, пулей лети ко мне, куда – сам знаешь. – Накинув на плечи плащ-накидку, он сам пулей вылетел за двери, не увидев на лице своего телохранителя лукавой усмешки.

В блиндаже первого взвода Люда Куртяшова при слабом свете церковной свечки с помощью ефрейтора Мурманцева меняла повязку бойцу Цыбульке. Увидев командира роты, он оживился и сказал:

– Товарыш лейтенант, а после лечения можно мне вернуться в свою роту?

– Не только можно, а приказываю после полного выздоровления вернуться ко мне в роту. А сейчас, товарищ Цыбулька, скорейшего тебе выздоровления и до скорой встречи! – Волжанов крепко пожал его здоровую руку.

– Спасибо, товарыш лейтенант, щиро дякую, как говорят у нас на Украине, до побачення, Люда, до свидания, товарищ ефрейтор! Крепче бейте хвашистов! – Цыбулька поднялся. Высокий и тонкий, как сопилка, держа перед грудью забинтованную руку, он подошел к сидевшему в углу Демушкину: – Идем, Колян, мы с тобою отвоювалысь.

Когда они вышли, Волжанов попросил Мурманцева показать тело взводного Лихарева.

Лихарев лежал на разостланной плащ-накидке неподалеку от блиндажа. Повернувшись спиной к противнику, Волжанов включил фонарик и невольно вздрогнул: из-под шинели виднелись только иссиня-белая голова с запекшейся кровью и сапоги со счирканными каблуками, а в том месте, где должно было быть тело, шинель плотно прилегла к плащ-накидке, выдавая страшную пустоту. Волжанов закрыл глаза и на минуту представил себе живого, всегда веселого, неутомимого и бесстрашного в любой обстановке Лихарева.

– Как же вы не уберегли своего командира? – спросил Волжанов.

– Я, товарищ лейтенант, лежал за пулеметом и подробностей не видел. Сержант Яковлев рассказывал, что когда танки переползли через наши окопы, младший лейтенант Лихарев поднял стрелков в рукопашную на автоматчиков. Сам он выскочил из окопа первый, фашисты не приняли рукопашную и побежали назад. А за нашими окопами три танка были подбиты артиллеристами, остальные развернулись и пошли через окопы обратно. Несколько раз они выстрелили из пушек по нашим залегшим стрелкам. Младший лейтенант хотел что-то скомандовать и поднялся. Снаряд угодил ему в грудь.