Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы

Интерес, с точки зрения нашей боеспособности накануне войны, представляет и другое наблюдение майора. «Один из командиров, – рассказывал Кузнецов взволнованному залу, – делает показ по команде „Делай, как я!“, а сам, поворачиваясь кругом, делает недоворот, неправильное положение ног и падает».

Для «смотра» картина, скажем, не самая достойная, и чтобы поддержать свой авторитет, командиру, запутавшемуся в собственных нижних конечностях, как посчитал майор, следовало сказать осоавиахимовцам, что он показал им, как не надо делать поворот, и сделать его снова и правильно, но тот, видно, растерялся, ничего не говоря, стал показывать поворот еще раз и снова упал.

На этот раз осоавиахимовцы развеселились от души. Стали в соответствии с командой «Делай, как я!» повторять экзерсис, падать и задирать ноги вверх. В общем, все получилось очень мило и весело. Всегда бы так, да война, подлая, помешала.

Москвич того времени ценил юмор и впечатления. До инфаркта болел он за футбольную команду, не расставался с шахматами, часами мог стоять за билетами в кино, цирк, театр. Он любил балет и оперу. Имена Ивана Семеновича Козловского, Сергея Яковлевича Лемешева знали все. Козлинистки и лемешистки враждовали между собой, как болельщики «Спартака» и «Динамо». Поклонницы приставали к Норцову (он пел Онегина): «Ой, Пантюша, у Вас пальчик свободен, можно подержаться?»… Москвичи собирали большие тяжелые пластинки с записями опер, фотографии своих любимцев. На оперные темы сочиняли анекдоты, на операх изучали историю. Жизнь египетских фараонов, французских гугенотов, венецианских мавров, русских раскольников, испанских цыган, быков и тореадоров можно было познавать в театре легко и не без удовольствия. К тому же и запоминалась она лучше, чем выученная по учебнику.

Может быть, теперь это покажется странным, но почему-то в те годы не всегда оперу передавали по радио целиком. Иногда транслировали второй акт, а о первом рассказывали, как в наше время рассказывают о первом тайме футбольного матча. Полагали, наверное, что главное в опере сюжет.

Вот цирк по радио не передавали. Его надо видеть. Впечатление (особенно на детей) цирк производил самое сильное. Не случайно так долго, с дореволюционных лет, жил в народе стишок, навеянный цирковой музой:

Тогда, перед войной, в цирке на Цветном бульваре шло представление «Теплоход веселый». Артист Вязов под маской Чарли Чаплина взлетал под купол с помощью специального приспособления. Александр и Ирина Буслаевы совершали на мотоциклах головокружительные виражи, гоняя по вертикальной стенке, сатирики Лашковский и Скалон пели куплеты о рвачах, подхалимах и жуликах, повторяя в конце каждого куплета слова «спокойной ночи».

По мере возможности смешил москвичей и журнал «Крокодил». В его предвоенном, июньском, номере были помещены карикатура на склочника и стихотворение на ту же тему:

На эту же тему другая карикатура, на ней изображены две противные тетки. Они разговаривают в передней квартиры, и одна говорит другой: «Так раздави же клопа!», а та отвечает: «Зачем, он же не к нам ползет, а к Ивановым».

Тема для москвичей не новая, но по-прежнему актуальная.

Рубрика «Стенографически точно» смешила читателей цитатами из документов, например, такой: «В квартире есть мелкие дети».

А на последней странице этого номера всем делала ручкой последняя предвоенная острота: «Кто над нами вверх ногами?» Вы думаете – муха, а на самом деле – будильник. Он изображен на рисунке в неестественном положении. Оказывается, будильники, сделанные на 2-м часовом заводе, ходили только кверху ножками.

Но такие мелочи не портили настроение. Москвичам было чем гордиться и на что надеяться. За пять предвоенных лет в Москве была построена 391 школа, а перед войной – Центральный театр Красной армии и Концертный зал имени Чайковского. На месте Симоновского монастыря возвели Дворец культуры ЗИС (Завода имени Сталина), а в сороковом году на пустыре, у Симоновского вала, вырос Шарикоподшипниковый завод имени Кагановича, или просто «Шарик». Планы на ближайший год шли еще дальше. Нужно было построить девять школ, четыре театра, перепланировать парк имени Горького с тем, чтобы поместить в нем павильон СССР, доставленный с Нью-Йоркской выставки, и пр. и пр.

Встречались и те, кто имел другой взгляд на нашу страну и на нашу жизнь. Находились и такие, которые мечтали о возрождении Российской империи. Особое место среди них занимали русские фашисты. Немало их жило в Югославии, Китае.

В Харбине, например, существовала фашистская организация, которая называлась «Черное кольцо». В 1935–1936 годах русские фашисты издавали в Шанхае ежемесячный общеполитический журнал «Нация». Редактировал его Олег Викторович Константинов. Своим девизом русские фашисты избрали слова: «Бог, нация, труд», главным лозунгом: «Россия для россиян!», а главным оружием – антисемитизм. Об этом Константин Радзиевский, главный идеолог движения, писал в марте 1936 года: «… еврейский вопрос есть сильнейшее наше оружие, есть единственный способ свержения советской власти…» Вот пример применения этого оружия тем же самым Радзиевским: «… еврейство торжествует… Вот она, ненавистная Россия, лежит и стонет под пятой самодержавного Кагана – Кагановича… на месте великой православной страны раскинулась еврейская советская империя колхозов и комбинатов. „Все наше – торжествует проклятый наглый жид…“».

Своих единомышленников русские фашисты нашли в той самой Германии, с которой еще не так давно намеревались воевать до победного конца.

Немецкие же фашисты использовали опыт русских. Вот что говорил Гитлер в одном из своих выступлений в 1941 году: «… Человек, который временно стоит во главе этого государства, является лишь инструментом в руках всевластных евреев, ибо если на сцене и виден Сталин, то за кулисами стоит Каганович и все евреи, которые через свои бесчисленные ответвления руководят этой гигантской машиной…»

Каганович, конечно, имел большую власть, но не такую, чтобы управлять Сталиным. Более того, он его панически боялся.

Впрочем, Сталина, как известно, боялся не только Каганович, а все его приближенные. Конечно, никому из них не приходило в голову в чем-то упрекнуть Сталина (в недоступности, бюрократизме и пр.). В этом страхе крылось для них, возможно, какое-то обаяние его личности. Русский человек всегда испытывал страх и восторг при лицезрении царской особы, но чувства восторга, связанного с чувством мистического ужаса, вызванного личностью Сталина, приближенные государя в России не испытывали, наверное, со времен Ивана Грозного.