Эдмон Лепеллетье - Капитан Наполеон

Отвратительный старый Бертран, о котором говорят так много дурного, осмеливается быть соперником Марселя! Конечно, Ренэ не могла любить безобразного старого нотариуса, она не приняла бы его предложения, с этой стороны не о чем было беспокоиться; но Марселя страшно пугала мысль, что лесничий, из боязни потерять место, заставит свою дочь согласиться выйти за Бертрана. Граф Сюржэр, уезжая, дал широкие полномочия своему управляющему, и тот мог рассчитать каждого, кто показался бы ему лишним.

Однако опасения Марселя были напрасны: Бертран ле Гоэц не мог отказать Бризэ – старому, опытному лесничему графа – без какой-нибудь особенно веской причины, тем более что Бризэ служил образцом честности и порядочности для всех окрестных лесничих и егерей.

Хитрый нотариус прекрасно сознавал это и потому стал искать поддержки своим планам у мельника. Отец Марселя арендовал у графа землю, необходимую для благосостояния мельницы, и от Бертрана зависело, продолжить ли договор об аренде или уничтожить его; в последнем случае мельник был бы совершенно разорен. И вот Бертран, нисколько не стесняясь, заявил мельнику, что отдаст ему на будущий год землю лишь при том условии, что Марсель порвет всякую связь с Ренэ и никогда не будет встречаться с ней. Если же этого не будет, то Бертран собирался уничтожить договор и заставить мельника переселиться в какое-нибудь другое место.

Когда Марсель узнал о планах и условиях нотариуса, он пришел в ярость и объявил, что «пойдет в контору старой обезьяны и переломает ему ребра». Мать отговорила его от этого безумного поступка, напомнив Марселю, что нотариус обладал большим влиянием и любил мстить своим врагам.

По своим взглядам Бертран был самым страшным, кровожадным революционером. Он не переставал говорить о казнях, требовал, чтобы без всяких колебаний рубили головы всем противникам революции. Он переписывался с самыми влиятельными агитаторами в Париже и легко мог уничтожить всякого, кто стал бы ему поперек дороги. С таким гражданином нельзя было не считаться и опасно было шутить над ним.

– Что же мне делать! – в отчаянии воскликнул Марсель.

– Уехать отсюда, – ответила мать, – и не думать больше о Ренэ. Поезжай в Рен, продолжай заниматься; скоро ты станешь известным доктором, успокоишься и, может быть, найдешь счастье.

Молодой влюбленный молча покачал головой и погрузился в глубокое раздумье. Он не хотел ни покоя, ни другого счастья, кроме брака с Ренэ; да оно было и немыслимо для него без его возлюбленной. Марсель решил сначала, что никуда не уедет, но и не уступит нотариусу любимой девушки.

«А впрочем, не лучше ли будет покинуть эту старую Европу, с ее ужасами кровопролитных войн и междоусобиц? – вдруг изменил свой план Марсель. – Я буду прекрасно чувствовать себя в свободной, независимой Америке. Там я стану учиться, работать и сделаюсь полезным гражданином. Ренэ, конечно, поедет со мной».

Вечером в день решительного разговора с матерью Марсель встретил Ренэ в обычном месте, на берегу ручья. Песня, которую напевала молодая девушка, казалась особенно грустной среди сумерек угасающего дня. На западе виднелась красная полоса заходящего солнца, скрывшегося за темно-серыми облаками. На востоке медленно поднималась луна, обливая серебристым светом ветви высоких и стройных тополей.

Марсель и Ренэ сидели, взявшись за руки, на траве и следили взглядом за бледным месяцем, плывущим в необъятном небе. Минута была торжественная. Словно пение птиц, раздавались в ночной тиши голоса влюбленных молодых людей.

– Я люблю тебя, Ренэ, и никогда никого не буду любить, кроме тебя! – горячо произнес Марсель.

– Я думаю только об одном тебе, Марсель, мое сердце навсегда принадлежит одному тебе! – нежно ответила Ренэ.

– Мы никогда не расстанемся! – воскликнул Марсель.

– Всегда, всегда будем вместе! – подтвердила его невеста.

– Ничто не будет в силах разлучить нас!

– Мы не расстанемся до самой смерти.

– Поклянись, что ты всюду последуешь за мной, моя Ренэ!

– Клянусь следовать за тобой всюду, куда ты пойдешь, Марсель!

– Мы вечно будем любить друг друга!

– Пусть эти ветви, эмблемы свободы, пусть эти деревья, являющиеся колоннами в храме Природы, пусть эти вековые тополя примут мои клятвы и будут свидетелями! – сказал Марсель с той напыщенностью, которая в те времена царила как в оборотах речи, так и в жестах, и, словно присягая, протянул руку к деревьям, которые были вособенном почете у революции как символы нации.

Ренэ последовала примеру Марселя; протянув руку, °на тоже поклялась вечно любить и повсюду следовать за Тем, кого она добровольно признала своим нареченным под тополями, посеребренными ласковым светом луны.

Когда молодые люди скрепили целомудренным поцелуем клятвы, которыми только что обменялись в ясном свете луны, озарившей все небо и пронизавшей даже закатные туманы, им показалось, словно сзади их послышался шорох листвы, за которым последовал пронзительный совиный крик. Крик этого зловещего вещуна смутил их нежный восторг. Они испуганно поднялись, и тайная скорбь вдруг стеснила их сердца.

Марсель взял камень и, чтобы спугнуть назойливую птицу, кинул его в густую заросль ветвей, откуда послышался крик.

– Пошла прочь, мерзкая сова! – крикнул юноша, со злобой поглядывая на темную листву, где в каком-нибудь дупле засел этот ревнивый свидетель их нежности.

Но из темной чащи не вылетела никакая птица. Вместо шума крыльев наши влюбленные услыхали звук чьих-то шагов, и им показалось, будто там, в густой купе деревьев, язвительно захохотал человек.

Значит, их накрыли, выследили, подслушали?

Влюбленные вернулись в деревню опечаленные, молчаливые, обеспокоенные.

– Меня пугает это дурное предзнаменование, – сказала Ренэ, когда они прощались на луговине, окружавшей сторожку.

– Ну, вот еще, – возразил Марсель, стараясь успокоить девушку, – это просто какой-нибудь шутник дурного тона, захотевший позабавиться на наш счет, человек, позавидовавший нашему счастью… Не будем даже и думать об этом, крошка! Мы любим друг друга, мы поклялись в вечной верности, и ничто не сможет разлучить нас!

Тем не менее они расстались, взволнованные этим предупреждением, которое им было дано. Значит, кто-то хотел помешать им быть счастливыми? Но кто же мог выслеживать и грозить им таким образом? Кому могло быть не по душе их счастье? И сейчас же Марселю пришла в голову мысль о словах мельничихи о Бертране ле Гоэце, который желал обладать Ренэ, но он старался разубедить себя в таком необоснованном подозрении.

«Бертран ле Гоэц – очень злой и ревнивый человек, – сказал он себе, – но что же он может иметь против нас, раз Ренэ любит меня и поклялась не принадлежать никому, кроме меня?»