Константин Петришин - Битва за ясли господни

День таял быстро. В начале пятого часа округа поблекла, снег стал наливаться тёмной синевой, и над Дунаем появилась белая полупрозрачная дымка.

Ночь приближалась тихо, словно, боялась вспугнуть погружающуюся в настороженную тишину землю.

…Было около 10 часов вечера, когда к полковнику Буамгартену зашел капитан Хомяков.

– Я только что получил донесение сразу от двух разъездов… – сообщил он. – Замечено движение турецких войск на дороге из Гуници в нашу сторону.

Полковник Буамгартен встал и заходил по комнате, чувствуя, как и его охватывает нервное волнение.

– Это уже хорошо, что заметили… – произнес он задумчиво. – Знать бы сколько их…

– Много, – ответил Хомяков. – Каждый разъезд в течение четверти часа наблюдал за движением на дороге. Если судить по докладам, то можно предположить: у турок не менее 15 тысяч пехоты и до 3-х тысяч кавалерии. Что будем делать.

– Как что? – удивился полковник Буамгартен. – Во-первых, разъезды определили на глазок. Значит, может быть и не столько…

– А больше… – заметил капитан Хомяков.

– Черт! Все может быть… – полковник Буамгартен остановился и потер ладонями виски. – Ну что теперь гадать?.. Больше… Меньше… Атаковать нас они, скорее всего, намерены по утру в надежде захватить врасплох… Значит так, Василий Петрович, передать всем командирам: занимаем участки обороны немедленно! И чтобы тихо было сделано, – предупредил он. – Пусть думают, что на Руси все караси. А мы им докажем, что есть и ерши!

…К полуночи войска полковника Буамгартена заняли оборону на окраине селения Фонтына-Банудуй.

По обе стороны от дороги на Гуницо на закрытой позиции были поставлены четыре орудия, а за ближайшими строениями укрылись две мушкетерские роты. За внешней стороной вала капитан Хомяков ещё днём заметил глубокую канаву с насыпью, которая тянулась вдоль вала. Её гребень заняли штуцерные 1-го и 4-го батальонов. Отсюда хорошо просматривалось все пространство на подходе к селению.

Левее Фонтына-Банулуй полковник Буамгартен приказал установить еще четыре орудия, а за рвом позицию заняла 3-я мушкетерская рота.

3-й батальон, 4-ю гренадерскую роту и батарею из четырех орудий полковник Буамгарте распорядился оставить в селении, как резерв на самые непредвиденные случаи.

…За час до рассвета по дороге на Гунию вышел эскадрон гусар для разведки. Было половина восьмого утра, когда вернулась разведка и полковнику Буамгартену доложили, что турецкая колонна уже на подходе.

Ровно в 8 утра на дороге появилась кавалерия. Она двигалась угрюмо-серой массой.

Утренняя убаюкивающая тишина лишь изредка нарушалась тревожным ржанием лошадей. В двух верстах от окраины селения колонна остановилась и стала разворачиваться для атаки.

Вскоре подошла турецкая пехота и тоже стала выстраиваться побатальонно по обе стороны от дороги.

На ближайший курган турки установили батарею из шести орудий. Еще одну батарею из шести орудий установили справа от дороги.

Одновременно густая цепь турецких штуцерных выдвинулась вперед и открыла огонь по валу.

– Василий Петрович, а они знают свое дело, – сказал полковник Буамгартен, наблюдая за действием турок. – И батареи удачно поставили…

– Все равно, они у нас как на ладони, – ответил капитан Хомяков. – Мы их видим, а они нас нет.

Полковник Буамгартен усмехнулся.

– Ну, хотя бы, в этом наше преимущество. Ну что начнем?

– Рановато, – сказал капитан Хомяков. – Вот как выйдут на линию виноградников, тогда и начнём. Иначе мы их шрапнелью не достанем.

Полковник Буамгартен не стал возражать, но все же заметил:

– Смотри – не прозевай… А то как бы штыками не пришлось отбиваться… Пуля, хотя и дура, однако своего турка найдет.

Тем временем под прикрытием штуцерных турецкие батальоны двинулись вперед. Одновременно их кавалерия попыталась сходу прорваться на правом фланге, но и конница и

батальоны были встречены огнем из орудий стрелков, засевших за гребнем канавы. Ряды турецкой пехоты стали редеть прямо на глазах. Пойдя еще саженей сто, штуцерные и батальоны остановились, а затем в беспорядке отступили назад.

По всей линии обороны грянуло «Ура!» Несколько смельчаков, встав во весь рост, стреляли стоя, однако тут же были возвращены командирами на свои места. И вовремя. Турецкие штуцерные, отступив с батальонами до виноградников, залегли там и стали поражать каждого, кто поднимет голову над валом.

Атака кавалерии в обход селения тоже не принесла успеха. Глубокий снег не позволил ей провести быструю атаку, а батальон майора Коломийцева и гренадеры, стоящие в селении, выдвинулись на окраину и встретили кавалерию убийственным огнем.

Через час турки повторили атаку. Она началась с обстрела неприятельскими батареями позиций обороняющихся в центре и на левом фланге.

Турецкие орудия гремели минут двадцать. Когда они смолкли, поднялась густая цепь стрелков, за которой двигались пять батальонов пехоты на участке обороны в центре и три батальона на левый фланг.

– На семь бед – один ответ, – сказал капитан Хомяков, наблюдая за движением противника, и пояснил, перехватив на себе вопросительный взгляд полковника Буамгартена. – Теперь без штыков не обойтись…

Когда турецкие батальоны приблизились на расстояние орудийного выстрела, все 12 пушек, которыми располагал отряд полковника Буамгартена, открыли огонь шрапнелью, однако турки, неся потери, продолжали двигаться вперед. Не остановили их и застрельщики, они вскоре отступили за вал, чтобы не оказаться отрезанными.

До вала оставалось саженей пятьдесят, когда турки ускорили шаг, а затем с криком бросились вперед.

Полковник Буамгартен перекрестился.

– Ну что, Василий Петрович? – обратился он к Хомякову. – Господня воля – наша доля? Командуй: «В штыки»!

Леденящее душу слово «В штыки!» молнией пронеслось по всей линии обороны.

Уже можно было видеть лица турецких пехотинцев. Тридцать саженей… Двадцать… Десять… Первая волна турок преодолела ров и стала взбираться на вал. И тогда он вдруг ожил, поднялся, ощетинившись холодно блеснувшими штыками.

Первая волна турецкой пехоты была переколота. За ней накатилась вторая… затем третья…

На левом фланге турки, казалось, уже начали теснить обороняющихся, однако в дело вступили подоспевшие 4-я гренадерная и 11-я мушкетерская роты и турки попятились.

Штабс-капитан Грицай-первый, увлекшись боем, начал преследовать противника, но вдруг, почувствовал страшной силы удар в голову, затем невыносимую адскую боль и стал терять сознание.

Как сквозь сон до него донеслись чьи-то слова: «Братцы! Да у него дырка в голове!»

На правом фланге, несмотря на то, что оборона примыкала к обрывистому берегу Дуная, турки проявили упорство и, невзирая на потери, не прекращали атаковать.