Борис Хмельницкий - Убить Каина. Хроники 18-го века

Борис Хмельницкий

УБИТЬ КАИНА

Хроники 18-го века

«И сказал Господь; за то всякому, кто убьет Каина отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его».

Библия. Бытие 4

«Ванька Каин – московский вор, грабитель, сыщик, доносчик и поэт. Примкнул к низовой вольнице и разбойничал. Затем вернулся в Москву, явился в Сыскной приказ и предложил свои услуги. Ему было присвоено звание «Доноситель Сыскного приказа и дана в распоряжение военная команда. (…) В.К. приписывается авторство знаменитой песни «Не шуми мати – зеленая дубрава».

Энциклопедический словарь Ф. Брокгауза, И.Эфрона

От автора

« Русский Картуш, русский Вийон». Так именовали Ваньку-Каина его многочисленные биографы. Даже после смерти он сохранил за собой титул «первого российского вора».

Сейчас перед читателем не историческое исследование и не биография героя, а художественное произведение, основанное на кратких данных Энциклопедического словаря, Википедии и сильно разбавленное фантазией автора. Поэтому в книге, наряду с реально существовавшими людьми, встречаются герои вымышленные.

От событий романа нас отделяют три столетия. Но читатель может обнаружить в книге совпадения с настоящим временем. Ибо логика поведения человека в той или иной ситуации зависит не столько от эпохи, в которой он живет, сколько от социального устройства общества, обстоятельств и его личных пристрастий. Так считает автор.

У читателя, естественно, может сложиться иное мнение.

Часть первая. Холоп

1

Отец Иоанн, тридцатилетний священник и летописец, проживающий в келье Чудова монастыря, записал события, происшедшие в Москве.

«Страшный пожар вспыхнул вечером третьего дня. Загорелся дом Милославских. Сказывают, от копеечной свечки, поставленной перед иконкой пьяненькой солдатской вдовой. Загорелось, и ветер понес огонь дальше, до самого Кремля. Людей у Кремля собралось много. Тут и монахи, и работный люд, и негоцианты из немецкой слободы. Но не смогли мужики, вооруженные баграми да топорами, справиться со стеной огня. Стояли, смотрели, прикрываясь рукавами от невыносимого жара. Огонь двинулся на толпу, и люди брызнули в разные стороны. Покидая пожарище, нашел я в стороне книжку поэзий Опица, написанную латиницей. Книга, на удивление, лишь чуть обгорела».

Отец Иоанн закончил запись, отложил перо и взглянул на книжку, лежащую у него на столе. «Кому же она все-таки принадлежит?» – невольно подумал. Он специально ходил в немецкую слободу, людей расспрашивал, но хозяина не нашел. А на пожаре русских бар не было, только наши мужики и немцы. Но мужики не только на немецком, и на русском-то читать не умеют. Загадка…

Отец Иоанн встал, натянул скуфью, и отправился в город – потолкаться среди людей, узнать новости.

Недолго бродил по городу отец Иоанн, не на что смотреть было, почернела и опустела Москва. Тут и там торчат остовы сгоревших домов и части кирпичных печей. Прохожих мало. Погорельцы разбрелись по деревням в надежде там пережить беду, а те, кто сумел при пожаре спасти свое имущество, торопятся по домам, сунув носы в воротники полушубков: холодно.

Пустынность и мороз завели отца Иоанна в трактир на Земляном валу. Дом старый, просевший в землю, окошки почти вровень с землей. Но зато внутри тепло. Казалось бы, самое место мужикам, мерзшим на улице, здесь обогреваться. Но трактирщица, маркитантка в прошлом, безденежных дальше дверей не пускает. Потому народу в трактире немного: три мужика, полицейский и два колодника в цепях. Колодники сидели у стены на корточках.

Входя, отец Иоанн впустил в трактир морозный дух. Широкое лицо трактирщицы расплылось в улыбке:

– Вовремя пришли, отче! У меня нынче вино заморское. Цвет, что кровь, а пахнет чище трав на покосе.

– Чище трав на покосах… – мечтательно произнес один из колодников.

Отец Иоанн взял графинчик вина, сел в дальнем углу, рассматривая посетителей. Три мужика показались ему немного странными. Они сидели молча перед пустыми стаканами. У большого – косая сажень в плечах – был злой вид. Второй, вертлявый, вопросительно заглядывал ему в глаза. А третий, молодой, сидел, чуть отстранясь и обреченно опустив голову. И все трое молчали. Грозно как-то молчали, что довольно необычно для выпивающей в трактире кампании.

– Ну? Долго так сидеть будешь, Ванька? – спросил большой мужик молодого.

Ванька встал, подошел к стойке и, нагнувшись, что-то горячо зашептал трактирщице. Та отрицательно покачала головой и громко сказала:

– А мне-то что до твоей беды? Я даже барам в долг не даю. Пропились, так ступайте, не хрен тут прохлаждаться!..

Ванька вернулся к своему столу и остановился.

– Прости, Семен…

– Тогда вовсе не звал бы! – зло бросил Семен. – Чего завлекать было?!..

– Отпустили бы вы меня, мужики, – жалобно попросил Ванька. – Ну, какая вам радость меня калечить?..

– Тебя отпусти, а сам под батоги ложись? – встрял вертлявый. – Барин велел Семену глаз с тебя не спускать. – И начал куражиться: – Слышишь, как на дворе воет? Это ведь это природа по тебе плачет, Ванька! Завывает, голосит аж!..

– Заткнись, Авдей, и без тебя тошно. – Семен легко хлопнул Авдея по спине, и тот уткнулся носом в стол.

Полицейскому одному пить наскучило. Он встал и направился к монаху – поговорить. Из мужиков, сидящих в трактире, никто другой для разговора его рангу не соответствовал.

– Ох, грехи наши тяжкие… – сказал он, садясь к столу. – Таскаюсь с острожниками целый день по городу, жду, кто подбросит им медяк на пропитание. А кто подбросит? Добрый хозяин в такую стужу и собаку на двор не выгонит. Мои кандальники второй день голодные ходят.

– Зимой всем не легко, – согласился отец Иоанн.

– Мог бы и губернатор из своих щедрот подкормить, раз в тюрьмах держит, – вмешался в чужой разговор Авдей. Видать мужичок был по характеру всякой дырке затычка. – А то людей в острог, а пропитание, значит, пускай сами себе ищут!

– Попридержи язык, дурень! – небрежно сказал полицейский; от завязавшейся беседы с монахом отвлекаться не хотелось. – Головы знатней твоей за такие речи на дыбе корчились.

– Я что, я ничего, – стушевался Авдей. – Я ж это так, к знакомству.

– Не обращайте внимания, господин полицейский, – сказал Ванька. – Убогий он, не понимает, о чем болтает.

– Сам ты убогий! – огрызнулся Авдей.

Расторопная трактирщица уже успела наполнить штоф водкой и поставила его на стол перед отцом Иоанном и полицейским.

– Это для вас с монахом, Прохор Прохорович. Отдыхайте. Я сейчас еще маринованных грибков принесу. И картошечки отварной с варяжской селедочкой.