Александр Красницкий - Гроза Византии (сборник)

Склирена не вошла в дом. Спрятавшись за одним из его выступов, она с замиранием сердца ждала, чем кончится ее интрига. Между тем Никифор и телохранители распоряжались в доме Зои.

– Прости, несравненная, – говорил Никифор, обращаясь к матроне, – я прихожу сюда не по своей воле.

– Что тебе надобно?

– Прежде всего вот этого варвара и эту девушку… возьмите их!

– Постой, Никифор, – попробовал остановить его Анастас.

– Я исполняю волю императора, – пожал плечами тот, – и ты на моем месте поступил бы так же. Правда?

– Воля императора священна! – смущенно пробормотал Анастас.

– Очень рад, если ты соглашаешься с этим! Крепко ли вы их связали? А! Хорошо… Ну, теперь возьмите вот и эту пару!

И Никифор со злобным смехом указал на Зою и Анастаса.

– Как! Ты ошибаешься! – воскликнули те, отступая назад в удивлении. – Нас не может касаться этот приказ.

– Не знаю. Я исполняю то, что мне приказано! Что же вы встали? – крикнул он солдатам. – Берите же их!

Анастас схватился за меч; Никифор заметил это движение.

– Напрасно, – покачал он головой, – будь благоразумен, Анастас! Ведь ты сам же сказал, что воля императора всегда священна.

– Но какая же наша вина?

– Не знаю…

– Не может быть, чтобы ты этого не знал.

– Вероятно, вам это скажут потом. Теперь же следуйте лучше за мной по доброй воле, иначе я и вас прикажу связать.

Тон, которым были сказаны эти слова, не допускал возражений. Зоя и Анастас поняли, что о сопротивлении не может быть и речи.

Дело было сделано быстро. Не прошло и часа, как Зоя, Анастас, Ирина и Изок – все вместе были заключены в мрачном тюремном подземелье…

Михаил же, увлекшись в этот вечер обычной оргией, так и не вспомнил о своем приказе. Не в интересах Никифора или Склирены было напоминать ему об этом.

Наступил день, в который должны были происходить ристалища на ипподроме. С первыми лучами солнца весь люд Константинополя поднялся на ноги. Изо всех четырнадцати его округов народ спешил на форум, куда выходило самое большое количество ворот ипподрома. Вся жизнь столицы теперь сосредотачивалась здесь. В других местах город казался вымершим. Лавки были закрыты, рынки пусты. Во всем Константинополе, кроме форума, царила мертвая тишина.

Зато здесь был настоящий хаос звуков. Кричали, пели, свистели, и все это смешивалось в оглушительный гул, похожий на рев какого-то тысячеголового чудовища. Везде шел отчаянный спор о том, кто должен победить в этот день.

Больше никакие вопросы не волновали толпу.

– Зеленые, Зеленые, Зеленые! – кричали во всю мочь сотни человек в разных концах форума.

– Голубые! – отвечали им тысячи. – Мы за солнце. Оно нас греет и взращивает жатву, без которой ни Голубым, ни Зеленым делать нечего…

– Долой Красных! Что солнце, когда есть зимний снег, да здравствуют Белые!

– Да здравствует весна, да здравствует первая зелень!

– Долой весну! Хлеб снимают осенью, да здравствуют Голубые!

– Да здравствуют Красные!

– Держу заклад, что клячи Красных растянутся на первой стадии. Я – за Зеленых; у них не кони – ветер.

Такие крики разносились по всему форуму.

У Красных и Белых сторонников было немного. Они пребывали теперь не в почете у византийцев. Они даже не играли и политической роли, тогда как борьба Зеленых и Голубых имела именно такое значение, как мы это уже знаем. Зеленые у простого народа никогда не были любимцами. Видя в Голубых своих представителей, народ, в особенности чернь, поддерживал их, как олицетворение самого себя. Поэтому на Голубых была заключена масса закладов, правда мелких, тогда как на Зеленых всегда ставились крупные суммы.

В народе раздавались крики нетерпения. Казалось, что слишком долго не открывали ворота ипподрома. Все горели азартом. Только появление колесниц, направляющихся к ипподрому, несколько успокоило толпу.

Первыми показались Красные. Толпа встретила их хохотом, свистом, насмешками, хотя и кони Красных, и возницы были превосходны. Та же участь постигла и Белых.

– Клячи, клячи, а колесницы – бочки водовозов! – гудела толпа при их появлении.

Однако дальше хохота, криков и свиста толпа не шла в выражении своей неприязни к малочисленным партиям.

Белые и Красные проследовали на ипподром, не обращая на толпу ни малейшего внимания. Они так привыкли ко всему происходившему, что эти сцены не представляли для них ничего нового.

Зеленые зато встречены были громкими криками одобрения. Хотя у них в толпе было не так много сторонников, как у Голубых, все-таки они пользовались уважением. Колесницы Зеленых гордо проследовали на ипподром, но, когда они скрылись, все на форуме стали оглядываться, как будто ожидая еще кого-то.

– Где же Голубые? Отчего их нет? – послышалось со всех сторон.

– Может быть, они уже на ипподроме?

– Когда же они успели попасть туда?

– Видел ли их кто?

Оказалось, что Голубых ни накануне, ни в этот день решительно никто в Константинополе не видел.

Толпа встревожилась:

– Где же они? Может быть, их не будет…

– Они должны быть! А то они разорят половину Константинополя. Что будет тогда с нами?

Но как раз в это время отворили ворота на ипподром. Толпа забыла на время свои страхи и живой волной хлынула вперед, стараясь поскорее занять места.

В один миг ипподром весь был заполнен народом.

Толпа шумела, кричала, ревела, требуя начала ристалища, но его нельзя было начать, пока император не займет своего места.

Между тем одна только его ложа оставалась пустою.

Вся знать Византии уже была налицо.

Сенаторы, великий логофет, подчиненные ему логофеты, эпарх и префект, драгоманы, великий герцог, великий друкирий, со своими свитами каждый, заняли отдельные ложи. Среди них видны были куропалаты, провестиары и протостраторы. Великий эпарх, в кольце варягов, и протоспафарий с телохранителями императора тесным кольцом окружили убранную золотом и серебром ложу, которую должен был занять сам порфирогенет.

Но вот со всех сторон понеслись громкие, восторженные крики.

Это византийский народ приветствовал своего повелителя…

Михаила несли на носилках. Он был одет с чисто восточной роскошью. Мантия из багряницы красивыми складками окутывала его. Из-под нее видны были только пурпуровые полусапожки с перевязями. На голове Порфирогенета красовалась корона в форме пирамиды, образуемой четырьмя золотыми дугами. Она вся была усыпана жемчугом и драгоценными камеями. На том месте, где дуги сходились, вдет был золотой крест, от которого по нижнему ободку спускались сплошные нити жемчуга.

Рядом с Порфирогенетом народ увидел женщину замечательной красоты. Она не была императрица, это видно было по отсутствию на ее голове короны. Тем не менее все в Константинополе знали, кто она. Это была красавица Ингерина, новая подруга Михаила Порфирогенета.