Анатолий Лабунский - Смерч

Поверх шикарных платьев именитых дам были наброшены широкие длинные манто с капюшоном или пелериной. Каждая гостья норовила продемонстрировать свою неповторимую причёску. Здесь было всё: причёски «Мария Медичи» с чёлкой «гарсетт», и причёски «мадам Севинье», и «фонтаж», и даже «юрлю-берлю».

Это было похоже на неофициальное всеевропейское соревнование роскоши и нарядов, но внимательному наблюдателю могло показаться, что придворные Василия Водэ превзошли всех красотой и дороговизной одежды, подбитой драгоценными мехами.

К тому времени, когда экипаж Василия Лупу подкатил к Троицкой церкви, у её паперти маялись в ожидании званые гости и весь двор господаря Молдавии. От дорогих одежд и золотых украшений рябило в глазах. Ступени, ведущие к входу в храм, устланные яркими турецкими коврами, были усыпаны лепестками роз. По бокам, не решаясь наступить на ковёр, топтались именитые ясские бояре. На площадке перед самым входом во храм в окружении глав двух известнейших родов – Иеремии Вишневецкого, сына аристократки из молдавского рода Могил, княгини Раины Могилянки и польского магната, и дипломатического деятеля Королевства Польского и Великого княжества Литовского Циприана Бжостовского – стояли великий гетман литовский Януш Радзивилл и киевский митрополит Пётр Могила.

Свой экипаж господарь Василий Лупу покинул первым. Ступив на землю, он окинул взглядом великое множество высоких гостей, собравшихся на церемонию венчания, и остался доволен, однако то, что киевский митрополит и Януш Радзивилл стояли перед входом во храм на несколько ступеней выше, слегка его огорчило. Со стороны это могло выглядеть так, словно он, господарь Молдавии, ведя свою старшую дочь под венец, откуда-то из низов взбирается на вершину, к ногам своего будущего зятя. Чтобы как-то сгладить это неприятное ощущение, Василий неторопливо стряхнул невидимую пылинку с рукава своего камзола, поправил отороченную мехом шапку с золотой брошью над правым виском, медленно повернулся к карете и, придерживая открытую дверку, помог выйти сначала своей супруге Екатерине, а потом и дочерям. Княжна Мария была одета в белое платье, розовая вуаль, укрывавшая её с головы до ног, была прикреплена к волосам невесты двумя золотыми шпильками.

Екатерина быстрыми, несуетливыми движениями одёрнула несколько складок на юбке подвенечного платья Марии, поправила фату и, смиренно сложив руки, встала позади невесты, рядом с её младшей сестрой Розандой. Василий взял под руку свою потупившую очи дочь, гордо расправил плечи и, твёрдо ступая по ступеням, повёл её к храму. На площадке перед входом в храм господарь остановился. Размашисто перекрестясь, он поцеловал руку митрополиту, обнял будущего зятя и подвёл к нему Марию. Януш низко поклонился невесте и, взяв её под руку, предстал с нею перед высоким священнослужителем.

Киевский митрополит Пётр Могила специально прибыл из Киева, чтобы обвенчать дочь господаря Василия Лупу. Его приезд в Яссы был не случаен. Знакомству двух высоких людей было уже много лет. Ещё в 1642 году во время проведения – на средства Лупу – Всеправославного собора, Пётр Могила некоторое время гостил у господаря Молдавии; тогда и началась их многолетняя дружба. Вероятно, духовное начало господаря Молдавии, человека решительного и жёсткого, в значительной степени формировалось под влиянием киевского митрополита, в результате чего Василий Лупу стал жертвовать крупные суммы денег патриархиям Константинополя и Иерусалима, построил и отреставрировал десятки церквей и монастырей Молдавии.

Зная о том, что Василий глубоко верующий, воцерковлённый человек, Могила приехал для венчания его дочери на несколько дней ранее намеченного срока.

Обед проходил в уютной гостиной Василия Лупу.

– Ну, как? Ещё не смирился? – митрополиту было известно, что господаря Молдавии раздирают противоречивые чувства.

– С чем это я должен смириться? – Василий сделал вид, что не понял митрополита.

– Ладно, не надо лукавить. С будущим зятем твоим, Янушем.

– Ну, владыко, ты и скажешь! Хороший зять… Я бы даже сказал завидный. При чинах… Великий подкоморий Великого княжества Литовского! Ты вслушайся: из пяти слов два слова – ВЕЛИКИЙ! К тому же породистый, из древнейшего шляхетного рода. Радзивилл! Да таких как он во всей Речи Посполитой на пальцах одной руки перечесть можно. А ты – смириться… Как бы мне молиться на него не пришлось.

– Молиться не молиться, а вот считаться придётся. Но я не об этом, – Пётр понимал, что князю не хочется возвращаться к неприятной теме. – Я имею в виду лютеранство Януша.

Василий, молча подняв большой керамический кувшин, подлил красного густого вина в бокал митрополита. Да, его угнетала мысль о религиозном несоответствии брачующихся. До его слуха уже дошли распространяющиеся в городе сплетни.

– Ты ведь знаешь, что лютеране отказались от католических догматов. Тем более Януш – убеждённый кальвинист. Это сближает твоего будущего зятя-протестанта с православием, так что большого греха в их браке нет… Изысканно, изысканно и ещё раз изысканно!

Последнее замечание касалось петуха в вине, великолепного блюда французской кухни, которым господарь Молдавии угощал своего киевского гостя.

– Ваше Высокопреосвященство, раз ты проведёшь обряд венчания, значит, всё хорошо. Я спокоен…

– Конечно. Радзивилл согласился совершить венчание по православному обряду, следовательно, он не хочет испортить тебе настроение. Для него, человека властного, самолюбивого, преданного своей вере, это очень серьёзный шаг, говорящий о том, что ради любви к твоей дочери он способен на поступок. А то, что такой влиятельный в Речи Посполитой магнат, представитель древнего рода станет твоим зятем, – это не только престижно, но и выгодно.

– Дай-то Бог. Ты ведь знаешь, владыко, однажды я уже пережил бурю недовольства своих бояр. В то время моя репутация была на грани.

– Что ты имеешь в виду? – митрополит с удивлением взглянул на князя. Покончив с петухом, он запил его глотком вина и потянулся за румяным блинчиком, обжаренным в апельсиновом соусе.

– Женитьбу мою… Вторую…

– Ах, да. Помню, помню, – чтобы не закапать апельсиновым соусом свою митрополичью бороду, Пётр прикрыл её салфеткой и с наслаждением вгрызся в ароматный, многократно сложенный блинчик с кокетливым названием «Сюзетт».

Воспоминания о своей второй женитьбе у Лупу были действительно невесёлые. В психологическом плане это был едва ли не самый трудный период его княжения.

…После смерти своей первой жены Тудоски Василий почти не носил траура, который должен был длиться в течение года, а практически сразу после её кончины направил в Черкесию свое посольство во главе с приближённым великим постельничим Енаки Катаржи [14] Енаки Катаржи – великий постельничий, один из советников господаря, ведающий приёмами, возглавлял брачные посольства при сватовстве самого Василия Лупу и его дочерей. .