Валерий Сергеев - Кёнигсберг 1761. Тайна русского поручика

В городе было разбито много больших и малых садов, парков и скверов, в которых охотно прогуливались местные жители. Здесь повсюду поражали своим великолепием старинные скульптуры и барельефы, прекрасно оформленные внутренние дворики жилых зданий, красивые, витые чугунные решётки и скамейки, цветочные клумбы. Болотов сам охотно любовался по весне такими видами из окна дома, и часто совершал прогулки, присматриваясь к гражданам. Ремесленники и торговцы, художники и учёные с удовольствием отдыхали на чистом воздухе после трудового дня. Горожанину незачем было выезжать за пределы столицы, чтобы побыть наедине с природой, деревья же значительно оздоровляли царящую в Кёнигсберге атмосферу «каменного мешка ».

В городе было множество кирх, чьи остроконечные крыши со шпилями, казалось, хотят проткнуть небо. А при виде огромного Кафедрального собора, расположившегося на острове Кнайпхоф, у поручика порой захватывало дух. Он неоднократно бывал в нём, осматривал древние доспехи и оружие, шлем герцога Альбрехта (17), боевые и трофейные знамёна. Порой они навевали ему странные мысли. Казалось, образы прошлых лет, духи воинов-рыцарей покидают свои склепы и выходят в наш мир, снисходительно посмеиваясь над сегодняшней безмятежной, тихой и спокойной жизнью, пропитанной мирным духом просвещения, а не войны.

Довелось Андрею Тимофеевичу тщательно обследовать и Королевский замок, расположенный на берегу Прегеля, на небольшом возвышении. Некогда могучая крепость превратилась в старинный дворец. Группа российских офицеров, в число которых входил и наш герой, с интересом осматривала цейхгауз и знаменитую Серебряную библиотеку, от которой сохранилось два десятка старинных фолиантов, окованных серебром. В Замке на них произвёл впечатление обширный Зал Московитов, названный так ещё герцогом Альбрехтом в честь московского посольства, останавливавшегося тут. В длину Зал достигал более 160 шагов, в ширину – 30. Свод его был сведён без столбов, в центре стоял старинный восьмиугольный стол, как узнал Болотов, ценою в 40 000 талеров.

Будучи приписанным к Архангелогородскому полку, Андрей Болотов, «осел» в канцелярии, и в боевых походах более не участвовал. Случалось, командир полка обращался с рапортами к высокому армейскому руководству с просьбой отпустить офицера из «штабистов» в полк, но тогдашний губернатор генерал Корф неуклонно ему отказывал, не желая расставаться с толковым переводчиком, коих в канцелярии катастрофически не хватало. И предусмотрительно делал запрос в Петербург о том, чтобы из столицы выслали в Кёнигсберг знатоков немецкого языка. А когда те приезжали, то губернатор проводил с ними довольно жёсткий экзамен, в результате которого, «забраковывал» присланных студентов. Последние продолжали обучение в Кёнигсбергском университете, ибо взять кого-либо из них на место Болотова в канцелярию, Корф просто не желал.

Болотов подружился со многими прибывшими из России студентами, а через них обрёл знакомства с профессурой Университета. Немногим позже Андрей Тимофеевич получил официальное разрешение начальника канцелярии на посещение лекций в Альбертине.

Как известно, и новый губернатор Кёнигсберга Василий Иванович Суворов, прибывший в Кёнигсберг в самом начале 1761 года, был расположен к Болотову, потому тоже старался удержать его «при себе».

Сам Андрей Тимофеевич не только стремился к наукам, но был горазд и к работе руками. Он самолично смастерил «фонтанную галерею», состоящую из множества трубок и насоса, подающего воду в маленькие фонтаны. Эта игрушка немало забавляла как друзей Болотова, так и хозяев его дома. Один из фонтанов молодой поручик специально искривил так, чтобы струя воды, выбрасываемая им, летела в сторону. А поскольку вся конструкция располагалась у окна, то этот фонтан брызгал на улицу, на голову прохожим.

Кроме этого, Андрей Тимофеевич сконструировал собственный «прошпективический ящик». Как-то, во время прогулок по городу, его заинтересовала демонстрируемая жителям «камера-обскура» (18), заглядывая в которую, зрители могли созерцать необычную картину «в перспективе». Для подобного эффекта необходимо было иметь специальные линзы и, конечно, соответствующие картинки. Линзы он приобрёл у знакомого торговца, старика Генриха, частого гостя в кабачке «Усы сома», а картины нарисовал сам, благо, бумага и краски всегда были под рукой.

«Прошпективический ящик» получился на загляденье! Все без исключения зрители, а таковых оказалось немало, восторгались увиденным, к вящему удовольствию Болотова. Разумеется, более всего его интересовало мнение хозяйской дочери, и Марта с милой улыбкой заявила ему: «Это восхитительно, господин Андреас!» Но не более того…

Однако построенные Болотовым фонтаны и «прошпективический ящик», хоть и имели успех у зрителей, у самого него вызывали лишь добродушную усмешку. «Детские забавы», – говаривал он о своих конструкциях. – Вот если бы смастерить что-либо действительное стоящее, нужное и полезное людям! Да чтобы это изделие воплощало новейшие достижения науки!»

Поэтому больше всего Андрей Тимофеевич стремился в Университет, где можно было и восполнить знания, и обогатиться свежими идеями. Кёнигсбергская Альбертина славилась на всю Европу. Однако, эта известность не избавляла её от средневековой отсталости. До сих пор в Альбертине действовал университетский статут 1546 года, а также старая королевская привилегия 1560-го. Финансирование Университета осуществлялось плохо – от налогов с городского округа Фишхаузен (19) и пары «университетских» деревень. Жалование профессоров и доцентов было столь незначительно, что многие из них давали частные уроки. Недаром среди профессорского состава Альбертины бытовала поговорка: «Идущий в Кёнигсбергский университет дает обет бедности» (20). И всё же, здесь трудилось много достойных учёных мужей, а уж об обилии студентов-буршей говорить не приходится. В те времена Академия всё ещё располагалась на острове Кнайпхоф, хотя ей давно уже пора было подыскивать более просторные помещения и более удобное местоположение.

Болотову, как, впрочем, другим русским студентам и офицерам, слушающим лекции сухощавого и сутулого приват-доцента Иммануила Канта по пиротехнике и фортификации, гораздо более интересно было внимать его рассуждениям, как философа. Идеи Канта, проскакивающие в сухих докладах, которые он читал тихим, бесцветным голосом, нередко оказывались подобны искрам, которые тотчас зажигали огонь дискуссий. Так, на одной из лекций была высказана мысль о том, что у человечества имеются всего два пути: вечный мир или вечный покой на кладбище. Это вызвало бурное обсуждение, к удовольствию самого приват-доцента, которому льстило внимание студентов к его научным размышлениям.