Евгений Федоров - Каменный Пояс. Книга 3. Хозяин каменных гор. Том 2

– Цыц, плешивый козел! – стукнул кулаком по столу пристав. – Как ты смеешь так с начальством разговаривать!

Козелок опустил голову, замолчал. Веки его задергал нервный тик, и на морщинистую щеку покатилась слеза.

– Так! – крякнул довольный Львов. – Выходит, в грехах каешься!

– Я не о том, – с обидой сказал старик. – О жизни своей плачу. Полвека под землей на господ отробил, света не видел, под солнышком всласть не погрелся, горюшка досыта хватил, а иное новая беда настигла. За свой честный труд вон в чем заподозрили! Вот и награда демидовская! – Рудокопщик дрожал от обиды.

– Ты что ж казанской сиротой прикидываешься! – закричал полицейщик. – Коли так, пеняй на себя!

Он схватил старика за шиворот и заорал на всю избу:

– Давай сюда!

В допросную вбежали два стражника, схватили Козелка и повели в клоповник. Что там было, никто не видел. Только проходившие мимо подтюремка женки услышали тяжкий стон. Догадались они:

– Полицейщик Львов, гляди, издевается над старым человеком. Ух, и пес!

Растревоженные женки побежали на Тальянку и рассказали о слышанном горщикам. Рудокопы толпой тронулись к заводской конторе. Только миновали плотину, навстречу им – Ефим Черепанов. Плотинный догадался о беде.

– Погодите, братцы, не торопитесь! – остановил он работных. – Давай обсудим!

Спокойный, уверенный тон мастера подействовал на рудокопов отрезвляюще. Им нравился этот рассудительный, уравновешенный плотинный. Они видели, с каким достоинством он держался перед управителем завода: не лебезил, как другие мастера, не заискивал, не боялся говорить правду в глаза. И на этот раз они охотно послушались его, хоть и кипело на сердце. Тут же на травке, у дороги, расселись и завели разговор. Ефим уговорил их не ходить толпой, – сил мало, всего не перевернешь, а горшую беду на себя накличешь.

– Доверьте, братцы, мне пойти к управителю и толком поговорить! – попросил Черепанов. – В обиду я старика не дам. Великий труженик и честнейший человек он!

– Порадей, Ефим Алексеевич. Постарайся, милый! – раздались голоса, и рудокопы тихо и мирно разошлись по хибарам, а плотинный явился в контору.

Любимов сидел в своей комнате под образами, одетый в черный бархатный кафтан, сытый и важный. Он с озабоченным видом посмотрел на мастера.

– Не вовремя, Ефим Алексеевич, пожаловал, – посетовал он, но все же, указывая на скамью, предложил: – Присядь да рассказывай, что за спешка!

Плотинный не сел. Подойдя к столу управляющего, он недовольно сказал:

– Нехорошее дело дозволил полицейщик Львов. Весьма обидное для работных!

– Да в чем нехорошее? Это по моему указу сделано, дабы неповадно было! – догадываясь, о чем идет речь, с горячностью заговорил Любимов. – Суди сам, кто мог поджечь шахту, если не рудокоп? Не хочется робить в забое, вот и подожгли! Верно ведь? – Управляющий пытливо уставился на мастера.

– Неверно, Александр Акинфиевич! – совершенно неожиданно для Любимова отрезал Черепанов. – Кто это захочет сам для себя мучительной смерти? А оно ведь так выходит! Сжечь насосную машину – значит потопить себя!

– Да такие ворюги и себя не пожалеют! – выкрикнул управитель.

Лицо плотинного покрылось багровыми пятнами, но он сдержался. Холодным, жестким тоном он сказал:

– Не враги мы своему мастерству, а великие труженики! Каждому жить хочется. Хоть и весьма тяжело нам, а не малодушествуем.

В словах мастера прозвучала такая любовь к людям, что управитель рот раскрыл, – не ожидал он такой горячей заступы.

– Ты что ж, Ефим Алексеевич, заодно с работными? Ведь ты не того поля ягодка!

– Одной я черной кости с ними! Я крепостной, и они крепостные! Но не в этом сейчас дело. Зря народ мордуете. Вот что я по всей совести скажу! – Черепанов придвинулся к столу, за которым сидел управляющий, и заговорил с сердечной простотой: – Хоть и тяжка работа для каждого из нас, хоть и трудно им, но верь моему слову, Александр Акинфиевич, никто так свое дело не любит, как труженик! Судите сами, шахту затопляет, каждый день в забое подстерегает беда, а все же горщики не клянут свой труд. Им и самим горько, что их трудное дело может пойти прахом! Никогда рабочий человек не пойдет на вредительство своего дела. Разве только по страшной нужде, когда враг отчизны нагрянет!

Управляющий с изумлением смотрел на мастера. Серые глаза Черепанова выдержали строгий, упрекающий взгляд Любимова. Управитель опустил голову и глухо спросил:

– Чего же ты хочешь?

– Отпусти рудокопа Козелка! Ни в чем не повинен он. А что балясы точит, то это не причина. Шахту свою он любит и знает. А потом, как и балясы не поточить? Кругом такая темень и тягота, что надо хоть словом свою жизнь украсить!

– Не отпущу! – вдруг решительно и сердито заявил управитель.

– Воля ваша, – спокойно ответил Ефим. – Но если без опытного горщика шахту зальет, большая беда придет. Вы в ответе тогда перед хозяевами!

Любимов вскочил, забегал по комнате.

«А ведь и впрямь Демидов тогда не пощадит!» – подумал он и крикнул плотинному:

– Ну, что там еще?

– А еще думаю я, когда станете отписывать Николаю Никитичу о пожаре, то донести надо, что конная машина скоро не справится и затопнет драгоценная шахта. Ей-ей, так и будет в скором времени!

Слова плотинного прозвучали убедительно. Любимов сморщился, словно от зубной боли.

– Пусть будет по-твоему! – махнул он рукой. – Под твою поруку отпускаю рудокопщика. Только никому ни слова. О машине подумай! А когда надумаешь, приходи.

Он снова грузно уселся в глубокое кресло, а плотинный чинно откланялся и поспешил из конторы.

В тот же день управляющий Нижнетагильских заводов написал Демидову донесение о пожаре:

«От 16 октября всепокорнейший рапорт. К крайнему сожалению, нижнетагильская заводская контора должна донести, что на медном руднике на Анатолиевской шахте, где выстроены две водоподъемные машины, или погоны, из коих одна посредством лошадей действовала, а другая запасная в омшанике, где устроены железные трехколейные змейки, сделался пожар.

Сгорел погон, колесо, вал, и в шахте стены обгорели до вассерштольни. А на втором погоне – кровля и стропилы, а колесо и прочее с помощью пожарозаливательных труб от сгорания сохранены. Причина пожара еще не выяснена. Убытков до 1800 рублей. Дня через четыре погон будет восстановлен…

И как вашему превосходительству известно, во что обходится содержание конной водоотливной машины. На содержание конского табуна в год уходит 40 000 рублей, а на пропитание и прикуп людишек в конюхи да в погонщики и того более. К огорчению, надо признаться, что водоотливной конной машине не справиться с откачкой воды, и богатейший рудник может со временем затопнуть. Осмелюсь напомнить вам, что первосортной медной руды вынуто нынче мильон пудов.