Александр Зарубин - Волчья дорога. История времен тридцатилетней войны

Французу ответил сержант – одной длинной, заковыристой и совсем непечатной фразой.

– Бабами, шевалье, бабами. Ну и вином ещё, но это не наш случай – те, кто шли до нас уже, наверное все выпили. А вот весёлых домов здесь больше чем где-нибудь ещё. Да и честные горожанки стараются не отставать. В общем, все к услугам усталого солдата, особенно если он с деньгами. Ну как мы сейчас. Одним словом, весёлый город, шевалье. Особенно весело будет собирать людей по кабакам и борделям, когда пойдём дальше. Впрочем, это ещё не сейчас. А пока – размещаемся, отогреваемся, пропиваем добытые деньги.

– Забавно, – задумчиво проговорил маленький аббат, внимательно рассматривая вырастающие на глазах стены и башни.

Его спутник зло усмехнулся в усы и спросил:

– И что, защищаться ни разу не пытались? Мужчины в этом Мюльберге вообще есть?

Старый сержант парой кратких, но весьма образных фраз объяснил ему – где, конкретно, пересидели всю войну Мюльбергские мужики и почему их там никто не ищет.

Примерно тоже самое, правда в несколько более цветистых выражениях объясняла изрядно замерзшей Анне Магда, солдатская жена. Объясняла долго, тщательно, искусно сплетая во фразы соленые слова. Их повозка немилосердно тряслась на корнях и ухабах. Магда правила лошадьми, твердо держа в покрасневших на морозе руках поводья, Анна, спрятав в старое одеяло курносый нос бездумно сидела на козлах рядом, глядя, как вырастают на глазах городские стены – стены, а за ними дома, острые шпили церквей и башен, золотые кресты, летящие ввысь дымки печей и каминов, мерцающие тёплым светом узкие окна. Холодный зимний ветер ударил в спину, будто на прощание привет передал. В одном из окон впереди приглашающе мигнул красным светом фонарь. Анна лишь завернулась плотнее и прикрыла рукой почему-то слезящиеся глаза. Идея незаметно сбежать от лагерной жизни подальше почему-то совсем перестала ей нравиться.

А рота меж тем, всё также бодро печатая шаг дошла почти до самых ворот с широко распахнутыми створками. Перед воротами с бодрым видом стояла городская стража, бдительно спрашивая пропуск у снующих туда-сюда горожан. Де Брасье в голос захохотал, да и остальные офицеры не удержались от улыбки. Было от чего – стена направо от ворот была взорвана и лежала неровной каменной грудой. Как раз на их глазах немалый обоз прошел в город напрямик, в обход бдительной стражи.

– Ладно, господа, размещаемся, – отсмеявшись, бросил капитан, указав на длинные двухэтажные, добротные на вид дома. Квадратом, словно пехотное каре, вне стен справа от дороги.

– Что это? – маленький аббат чуть поморщился, недоверчиво оглядывая ряды краснокирпичных, нежилых на вид строений.

– Честно говоря, забыл как это называется, – вновь оскалив зубы, пояснил капитан, – новомодное изобретение, специальные дома для постоя солдат, дабы не смущать покой мирных обывателей. Кто-то из ваших соотечественников изобрёл*, а наши генералы перенимают. (* вообще-то изобрёл казармы французский министр Кольбер и десятилетием позже)

– Казарма. Хорошая идея, наверное, – всё так же недоверчиво проговорил француз, – но не думаю, что для нас. Приятного отдыха Вам, капитан. А мы остановимся в городе.

Сержант пробурчал под нос что-то невразумительное, о том, что неплохо бы всяким скорым на дурацкие новинки господам французам самим оценить на своей шкуре мудрость их соотечественника. Господа французы предпочли ветерана не расслышать – их парочка отделились от колонны и скорой рысью поскакала к воротам. Солдаты проводили их глазами и свернули направо. Рота втянулась под арку, на мощёный казарменный двор. Ряды сломались, капралы отделений заорали своим «разойдись», с грохотом и лязгом встали, окончив свой марш, тяжёлые повозки. Магда на козлах бросила поводья, подышала, согреваясь, на руки, сказала – на вдохе, одним, коротким: «дошли». Анна спрыгнула, прошла, разминая ноги, пару шагов оглядываясь. Куда же её на этот раз занесла судьба. Капитан окинул взглядом снующий вокруг человеческий муравейник, махнул сержанту рукой и сказал, скаля белые зубы:

– Оставайтесь на хозяйстве, сержант. Я в город, насчёт дров и провианта договариваться. – сказал, и, не дожидаясь ответа, толкнул коня.

Неказистая капитанская лошадь проскакала, цокая копытами, прочь со двора, к приветливо распахнутым городским воротам.

Сержант задумчиво поглядел начальству вслед, почесал бороду, помянул, порядка ради, непечатными выражениями начальство высшее, в низкопоклонстве перед всем западным погрязшее, потом начальство непосредственное, слишком хорошо устроившееся, по вескому сержантскому мнению. Потом набрал воздуха в грудь, помянул ещё раз французские новины, из-за которых порядочные воины вынуждены ютиться на стоянках черть-и-где вместо того, чтобы честно – благородно спать по тёплым домам обывателей, как всякому ветерану известно – именно для того провидением и предназначенных. Пока ветеран ругался, рота успешно разместилась и без него. Сержант кивнул, вполне удовлетворенный увиденным, пробежал взглядом по мощеному казарменному двору и свистнул проходящему мимо солдату:

– Эй, Майер, иди-ка сюда, – долговязый Майер замер на полушаге, развернулся и изобразил всем видом энтузиазм, требуемый уставом при виде начальства. Сержант кивнул и проговорил добродушным, но строгим голосом:

– Передай Гансу, чтобы побыл на хозяйстве. Я в город, – сказал, развернулся и пошёл прочь.

От города казармы отделялись широкой полосой невысоких деревьев и колючего, переплетающегося шипастыми ветвями, кустарника. Очень плохо для обороны, для ловли самовольщиков и дезертиров – наоборот, очень хорошо. Старый сержант даром бы ел свой хлеб, если бы не знал тут наизусть каждую тропку.

Рядовой Ханс Майер побежал было со всех ног передавать сержантское поручение и сходу напоролся на интенсивно собиравшуюся Магду. Та, тоже сходу, развернула Майера обратно, передать сержанту, чтобы не дурил: они с Гансом, де, идут на рынок. Ибо жрать что-то надо, и сержантам в том числе. Договорила, взяла мужа под руку и пошла, оставив рядового стоять с раскрытым на морозе ртом посреди площади. Впрочем, недоумевал рядовой Майер совсем недолго. Почесал в затылке, подсчитал на пальцах количество оставшегося в расположении роты начальства, потом, тоже на пальцах, количество денег в кошельке, присвистнул и аккуратно, стараясь не привлекать лишнего внимания пошёл в сторону города. Напрямик, через кусты. Одну из троп в них он уже который год очень усердно протаптывал.

Прежде чем прапощик Лоренцо сообразил, что из офицеров на хозяйстве остался он один – за рядовым Майером в город сбежали его приятели – рыжий Донахью и испанец Санчес из пикинеров. И ещё человек двадцать из роты.