Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

Горная вода сделала свое дело: Михаил почувствовал себя легко и бодро, смыв с себя весь пот и всю пыль долгой многодневной дороги. В двадцать пять лет здоровому человеку немного надо для того, чтоб после самой скверной дороги прийти в себя.

Там же, у воды, в тени старой, дуплистой, разлапистой ветлы, он как следует перетряс и почистил свою студенческую форму. Другого платья у него пока не было.

День между тем разгорался, жаркое кавказское солнце пекло уже вовсю.

С реки Михаил лишь на минуту зашел на квартиру братьев и тут же отправился в войсковое управление, находящееся рядом с базарной площадью.

Воскресный баталпашинский базар был в самом разгаре, потому все улочки и проулки, ведущие к нему, оказались запруженными пешими и конными, скрипучими возами и испуганно ревущим скотом. В жарком пыльном воздухе шум стоял большой. Топот, крики, громкие разговоры на ходу, в которых по-вавилонски перепуталось кавказское мпогоязычье, в котором то и дело прорывалось то, что принято называть кавказским темпераментом.

Трактиры и монополии были уже открыты, а потому попадались навстречу и пьяные. Впрочем, воскресная публика, при всем ее оживлении, имела довольно степенный вид, завидев пьяного, люди сторонились.

Михаил улыбался на ходу, поглядывая вокруг. Все это шумное многолюдство, все эти улочки и проулки, все эти напирающие па плетни, вроде бы ошпаренные жарой, густолиственные сады и зеленые лесистые горы, выглядывающие из-за них, и само ослепляющее, обливающее зноем небо — все это было его родиной, таким родным для него кавказским мирком. В самом имени этом словно бы сочеталось нечто болтливо-кипящее, жарко-оживленное и так по-доброму знакомое — Б а т а л п а ш и н с к.

Ему вспомнился вдруг первый приезд сюда осенью 1877 года, за год до окончания станичнойшколы, за год до поступления в Ставропольскую гимназию. Шел ему одиннадцатый год. Ездил он тогда в Баталпашилск с родителями и младшей из сестер — Дуней на осеннюю ярмарку. К той осени при родителях они остались лишь вдвоем: Гавриил и Яков учились в Ставрополе, в гимназии, две самые старшие сестры, Анна и Татьяна, были уже замужними казачками и жили не в родной станице. Дуня, вскоре после ярмарки, тоже покинула родительский дом, выйдя замуж за молоденького учителя станичной школы Долгова. На ярмарку тогда и ездили за свадебными покупками.

Незабываемая была поездка. Как поразила его баталпашипская ярмарка! Такого многолюдства, такого обилия всякой всячины он еще не видывал. На длинных тесовых прилавках, на возах-мажарах глянцевито посвечивали боками огромные полосатые арбузы, золотились дыни и тыквы, всюду развалом лежали груды виноградных гроздьев, грунт, слив, яблок… В воздухе стоял гогот гусей, визг поросят, в нем перепутано было ржание коней, блеяние овец, утробное урканье упитанных кабанчиков.

Все это, вместе с многоязыким гомоном кипевшей вокруг толпы, сливалось в один великий ярмарочный шум, от которого голова шла кругом. Глаза разбегались от пестроты нарядов казачок, желтые черкески казаков-новолинейцев ярко вспыхивали среди черных и коричневых бешметов и черкесок горцев — карачаевцев, абыдхезов, темиргоевцев… Он словно бы попал тогда в какой-то иной мир, в водоворот какой-то иной жизни, где только успевай смотреть и слушать… Осень стояла теплая, сухая, безветренная. Лесистые горы, подступающие к Баталпашинску с юга, млели под лучами яркого, но не жаркого солнца. Поблескивающие, лениво извивающиеся в теплом воздухе паутины текли куда-то на закат — за обмелевшую по-осеннему и по-осеннему сверкающую Кубань, за обрывистые известковые кручи ее левого берега, возвышающиеся невдалеке, над окраинными садами и крышами, будто какие-нибудь белокаменные исполинские степы, за которыми, чудилось, скрывался от его глаз еще более необычный, неведомый ему мир.

Той осенью, оставшись в родительском доме без обоих братьев, он так по-новому ощущал самого себя да и на все вокруг смотрел словно бы иными глазами…

У коновязи под окнами войскового управления не видно было ни одного коня, из чего Михаил заключил, что атамана не было на месте, а стало быть, и торопиться с визитом к нему не стоило. Он решил потолкаться в базарной толчее: авось встретится кто-нибудь из одностаничников, приехавших на базар, хотя и не надеялся на это. Время было — не для поездок на базары, да еще за такие большие версты. В разгаре был сенокос. Об эту пору обычно начинается и прополка кукурузы, да и жатва вот-вот должна была начаться, а там и до взмета паров рукой подать…

Михаил вспомнил, что об эту пору, то есть в конце июня — начале июля, в Баталпашинске, как и по всей казачьей Кубани, начинается наем работников, по-здешнему называемый н а й м к о и.

Проезжая утром через базарную площадь, он видел множество оборванных запыленных людей, лежавших и сидевших просто на траве, под плетнями, на длинных крыльцах лавок и лабазов, которые были еще заперты, на тесовых прилавках базара. Одни из этих людей ковырялись, починяя разбитую в долгой дороге обувь, другие нашивали заплаты на ветхую одежонку, больше же было просто спящих. Спали в самых разнообразных позах: тот — вверх лицом, раскинув ноги и руки, тот — свернувшись калачиком, другой — уткнувшись лицом в подложенную под голову сермягу…

Народу этого год от году все больше. Деревенские пролетарии, безземельное крестьянство: астраханские, царицынские, воронежские мужики и бабы… Немало приходит на Кубань таких работников и из Малороссии.

Теперь эти люди, измученные жарой и ожиданием, бесцельно слонялись по базару. Их нетрудно было узнать среди прочего толпящегося базарного люда. Они не подходили ни к какому товару, ни к чему не приценялись, просто бродили взад-вперед, бедно одетые, какие-то серые, угрюмо-молчаливые, просто толклись в базарной толчее, без всякой цели. В глазах у всех у них было одно: когда же начнется совсем другая торговля, в которой они сами будут товаром, когда же появятся их покупщики, покупщики совсем иного рода…

Наемки еще по было. По заведенному обыкновению начиналась она после обеда, после того, как схлынет базарная суета. К этой поре, истомленные ожиданием, рабочие становятся уступчивей.

Из Сторожевой на базаре и впрямь никого не оказалось. Потолкавшись в толпе, Михаил отправился в войсковое управление. Сквозь базарный гомон услышал вдруг: за городской окраиной, в луговой стороне, занимался другой шум… Слышны были громкие воинские команды, доносило оттуда рассыпающийся, дробящийся топот коней, слаженный, ухающий топот марширующих солдат…

На базарную площадь из войскового управления Михаил вышел, когда было уже далеко за полдень. Сначала долго пришлось протомиться в приемной управления в ожидании здешнего казачьего атамана, с утра уехавшего к месту войскового смотра, затем атаман все-таки появился в управлении, однако еще целый час пришлось ожидать приглашения к нему в кабинет — для беседы, затем была сама беседа… Атаман явно был оживлен после своего визита к прибывшему в Баталпашинск большому войсковому начальству, он, уже и в присутствии Михаила, с явным удовольствием продолжал делиться со своим помощником впечатлениями от этого визита. Наконец обратил внимание на посетителя… Михаил заранее готовил себя к длинному начальственно-наставительному внушению, к самому резкому и грубому, в духе казачьей прямоты, порицанию, однако ничего подобного услышать не пришлось. Даже улыбка не покинула холеного, красивого лица атамана, когда тот заговорил с ним. Начал с расспросов о столице, о столичных новостях, сообщив, между прочим, о том, что некогда служил в Петербурге, в гвардейском полку, «считался даже, так сказать, украшением правого фланга полка!..». Затем перешел к делу, ради которого Михаил и оказался в его кабинете. Закатил такую тираду, что аж задохнулся слегка, добравшись до ее конца. Мол, он весьма рад исполнить столь непривычную для него миссию, которая самим фактом своим свидетельствует, однако, что попечением и милостию войскового начальства кубанское казачество, пусть и в отдельных пока случаях, начинает достигать высот просвещенности; мол, он надеется, «что в лице сына казачьего офицера и личного дворянина Ивана Филипповича Бруснева, человека достойнейшего во всех отношениях, отечество найдет и своего надежного и верного сына…».