Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

На этом весь разговор по поводу прочитанного и завершился.

После чаепития все опять перешли во вторую комнату. Тут Михаил обратился к Егупову, попросив его высказать мнение о том, какую основную задачу должны ставить перед собой современные революционеры.

Коротко очертив направления прошлых революционных брожений среди интеллигенции, Егупов заговорил о «текущем моменте»:

— Следует указать на разноголосицу теперешних революционных мнений. Основной вопрос, как я полагаю, — вопрос об участии рабочих в революционном движении. Хотя среди рабочих и необходимо создавать организации, но при настоящих полицейских условиях ото выполнить крайне трудно. Поэтому главная организационная работа должна вестись среди интеллигентских слоев нашего общества. Среди же рабочих ее надо вести так, чтоб не терялась лишь связь с ними. В случае же достижения путем террористической борьбы представительного правления в России при новых полицейских условиях, которые должны быть несравненно легче, надо будет двинуть в рабочую среду всю интеллигентскую организацию для возможно скорейшего составления рабочей организации, которая могла бы принять участие в политической жизни при представительном управлении страной. Я имею в виду составление социал-демократической партии наподобие такой, какая уже есть в Германии и других европейских государствах. Последние обыски и аресты, случившиеся здесь, в Москве, и в Варшаве, подтолкнули меня именно к таким выводам…

Михаила подмывало перебить Егупова, но он дал ему договорить. Затем поднялся, словно бы попружинил, но привычке, руками воздух перед собой.

— К сожалению, мне придется повториться, — начал он. — Я уже излагал свою точку зрения на «рабочий вопрос», уже говорил о том, что революционное движение в России может победить только как революционное движение рабочих. И вот опять слышу рассуждения насчет «террористической борьбы», насчет ставки на интеллигента-террориста… Приходится вновь повторять, разъяснять, что главным в государственной жизни являются экономические вопросы, ане вопросы политические, юридические.

— Все это мы знаем, — вскочил напротив него Кашинский. — Я готов повториться тоже, что рабочие — великая сила, организованные рабочие! Но!.. Эта сила пока что не может быть использована достаточно широко. Я полагаю, что ей конечно же незачем отсиживаться, дожидаясь, когда придет ее час, когда ее пригласят к участию «в политической жизни при представительном управлении», как выразился наш Михал Михалыч… — Кашинский язвительно усмехнулся. — Она вполне может участвовать наравне с интеллигентами-революционерами вупомянутой им террористической борьбе!

— Ну вот, — Михаил развел руками, — еще полегче! Какое-то помешательство на терроре!..

Так, стоя друг перед другом, они заспорили, по вскоре Михаил махнул рукой, отказавшись от бесполезной траты слов, опустился на место: с Кашинским, вошедшим в раж, спорить невозможно, он просто не слышит никаких доводов другой стороны… Заключил тот тем, что рабочую партию в настоящее время составить невозможно, стало быть, самое реальное — составить боевую организацию из интеллигентов и рабочих для борьбы с правительством, причем «для ускорения результатов этой борьбы можно воспользоваться и механическими смесями, то есть взрывчатыми веществами…». Кашинский тут же сослался на какого-то французского профессора Колло, который вроде бы так прямо и утверждал, что прогресс ускоряется взрывчатыми веществами…

Когда Кашинский кончил наконец говорить, Вановский заметил: мол, тот, по сути, сказал то же самое, что и Егупов, лишь не так резко.

Все примолкли вдруг, наступила неловкая пауза.

— Буммм!.. — стекла в окне слегка задребезжали. Густой, низкий гул вплыл в прокуренную комнату через распахнутую настежь форточку. Все, как по команде, поглядели в сторону окна.

— Иван Великий заговорил! — каким-то осевшим голосом сказал Егупов.

Гул долго не терял своей устойчивой силы, замирал медленно, словно бы накрывая собой ночной город, расстилаясь над ним.

С новым ударом самого большого кремлевского колокола грянули сначала другие большие колокола, за ними — средние, за средними — малые колокола-подголоски, и заиялась, разгорелась незаливаемым пожаром медная музыка Ивана Великого. И тут же, как по сигналу, ожило многоголосье всех колоколен и звонниц Москвы, по-праздничному освещенных зажженными плошками.

— Ну что ж… — Михаил оглядел сидящих за столом. — Может быть, прервемся? Кто хочет — пейте чай! Под такой звон только чаи и гонять!

Все поднялись, переговариваясь, потянулись в соседнюю комнату.

— Пойдемте-ка на кухню, — Михаил кивнул Егупову и Кашинскому, — пусть тут пока почаевничают без нас…

На кухне он обратился к Егупову:

— Нам надо потолковать о привезенных из-за границы брошюрах…

— Да, да! — подхватил Кашинский. — Эти брошюры прибыли как нельзя кстати. Они так необходимы в теперешней ситуации.

— Вы поговорили с этим… Семеном Григорьевичем? — спросил Михаил, обращаясь вновь к Егупову.

— Поговорил!

— Ну и что он?..

Егупов коротко изложил суть своих разговоров с Ляховнчем, добавив:

— Как видите, он ищет более тесных контактов с нами…

— Насчет этого надо подумать. Надо быть осторожней! С приезжающими из-за границы дело иметь опасно, — Кашинский нервно поерошил волосы. В нем еще не улеглось возбуждение спорщика.

— Да, с этим приезжим надо быть осторожней, — согласился Егупов. — Но, судя по впечатлению, которое он на меня произвел, с ним все-таки следовало бы нам встретиться и поговорить. Конечно, если за ним ничего не окажется после ночлега у Дмитриева. Один я могу составить о нем ошибочное мнение.

— Ладно, об этом мы окончательно договоримся завтра вечером, — Михаил спохватился: — Ой, какое там «завтра», ведь час ночи уже! Стало быть, сегодня вечером. Соберемся опять у меня. Нам еще надо будет потолковать с тульскими гостями поконкретпей, а то мы сегодня больше друг с другом пикировались… Завтра ночью они уедут к себе, в Тулу. Давайте-ка вернемся к ним! Как бы не обиделись там: мол, обособились, секретничают… — он кивнул на стенку, за которой слышались приглушенные голоса. — Да и расходиться пора, Анне Федоровне, наверное, спать не даем…

Разошлись, однако, лишь в три часа. Уже растекались из храмов по домам под колокольные перезвоны прихожане. В рассветных сумерках слышалась то и дело перекличка: «Христос воскресе!..» — «Воистину воскре-се!..»

Мефодиев, Руделов и Афанасьев остались ночевать у Михаила.

Райчин, переночевав пасхальную ночь у Дмитриева, уехал от него наутро к Никитской. В полдень туда же явился Егупов, побывав сначала у Дмитриева и расспросив его о Райчине: не заметно ли было за ним чего-либо подозрительного? Подозрительного Дмитриев ничего не заметил.