Николай Кондратьев - Атаманы-Кудеяры

– Едва ль не каждый. Но у нас строго. Сафрон со своими сыновьями караул несут, брата родного не помилуют. А чтоб не баловали, разрешение даем за малую плату. Вот кончится Рождественский пост, пойдут просить. Тут уж как ты дозволишь. Сам будешь или мне доверишь?

– Пусть останется как было.

– Спаси Бог тебя. Старый барин сам разрешения давал. А вот и сторожка Сафрона. Тут он ночует иной раз, тут и засека у него. Зайдем, огонек разведем, перекусим, я захватил кое-что.

Юрше нравились эти поездки, они доставляли больше удовольствия, чем посещение дворов, особенно таких, как у бобыля. Однако скоро осмотр закончился. После ужина Юрша, утопая в обширной постели, подозвал Акима:

– Поезжай завтра домой, отец. А я седмицу отдохну, потом второе именье объездим. Передай поклон Агафье Сергеевне. Подарки захвати, всех одари, с приношением к стрелецкому голове сходи. Скажи, я просил до весны отпустить тебя. Возьми Захария с собой, насчет его тоже поговори, он нам тут очень нужен.

– Обязательно поговорю, – усмехнулся Аким. – Тут женихов мало, он уже девку облюбовал, глядишь, и женится.

– Видишь, а я не знал. Потом сходи в подворье митрополита, возьми книгу мою. На обратном пути из Москвы привези какую ни есть мягкую рухлядишку…

Обо всем наставление получил, а о Тонинском ни слова. Аким решился напомнить:

– А в Тонинское что отвезти?

На какое-то мгновение Юрша поморщился, как от боли:

– Незачем ехать туда, Акимушка.

– Как незачем? Ты что?..

– Отговаривал ты меня, отец. Поначалу сердился я, а теперь вижу, ты прав. Не пара я ей.

– Батюшка, Юр Василич! А как же боярышня? Ведь я не слепой: ты ей сильно по сердцу пришелся.

– Время излечит, Акимушка. И мне нелегко. Да как я боярышню сюда привезу с бабками, с няньками? Тут повернуться негде.

– Эк, о чем пригорюнился! У тебя и другое поместье есть. Дом там разваливается, это верно. Зато людишек много, да и мы не без денег. За лето хоромы отгрохаем!

– Прокофий не отдаст дочь за безродного.

– Государь обещал сватом пойти.

– Отдалился я от государя.

– Поправишься и сызнова приблизишься.

– Не будет того, чует мое сердце. Вроде как в опале я.

– За что опала? Опальным поместья и деньги не дают, а тебе смотри сколько отвалили.

– Чего ты меня терзаешь, Аким? Ты же знаешь, что жениться мне нельзя. Вдруг государю донесут. Сейчас о моей матери знают, кроме нас с тобой, еще двое, а то и трое, да по скитам, по монастырям… А узнает что Иоанн Васильич, он не только меня, но и жену мою не помилует. Вдруг дети пойдут, их, малолеток, тоже не пожалеет. Видно, судьба у меня такая, нужно в сторонку отойти, в монастырь податься. Федор – достойный муж для Таисии. Дай Бог им счастья.

Аким, потупившись, долго молчал, потом неуверенно сказал:

– А может, гроза стороной пройдет? Зачем от своего счастья отказываться? Государь твою службу знает, никому не поверит.

– Нет, не минует. Ему что-то известно. Помнишь, перед отъездом из-под Казани ко мне тысячник приходил? Дарственные деньги принес. А я его спросил: почему из всей тысячи только мою сотню на стены послали? Он ответил, что, мол, боярин перепутал: утром перед началом дела пришел и сказал, что государь приказал сотню Монастырского в самое гиблое место послать. А теперь, вишь, самые высокие наградные и сотнику и стрельцам. Ну а я мыслю так: не ошибся боярин. Государю что-то известно стало, вот он и решил избавиться от меня. Я тогда сразу почувствовал, когда у него был и про убийство Михаила говорил. Вот так-то, отец.

– Ой, Юр Василич, боюсь, что ты возомнил. И опять же, девку молчанием обижать нельзя. Нужно объяснить как-то.

– Правду говорить нельзя, а кривить душой не могу. Скажи: ухожу в монастырь.

– Да ты что?! Впрямь думаешь о монастыре?!

– Думаю. Другого выхода не вижу. Надену монашью рясу, а то и схиму, и все мирское отойдет, и гнев царя не устрашит меня. Так думаю: рука окрепла, перебелю сказание о Туле и поеду к царю просить разрешение вернуться в монастырь. Поверь мне, это лучше, чем жить и дрожать за себя, жену и детей. А ты не печалься сверх меры, по-другому все сложится… Коня Лебедя подари ей, память обо мне хоть какая ни на есть…

В тонинском дворце привратник узнал Акима и пропустил на двор. Он же разыскал дворецкого и попросил доложить боярину. Тот горестно покачал головой:

– Болен боярин Прокофий, никого не принимают. А боярин Афанасий из-под Казани не вернулся пока. Управляет всем барыня Мария.

Аким не предполагал встречаться с ней, но делать было нечего, и он махнул рукой:

– А, была не была, доложи: стрелец Аким от сотника Монастырского по делу.

Ждать пришлось долго. Аким бродил по двору в надежде увидеть Таисию или кого из знакомых девок, но тщетно. И вдруг столкнулся с Малайкой, ее казачком. Аким к нему, как к родному:

– Здравствуешь, Малайка! Прости, бога ради, христианского имени твоего не знаю.

– Не знаешь, и ладно. Чего обрадовался?

– Малайка, дорогой! Вот тебе грош. Скажи боярышне: на дворе, мол, Аким. Повидать хочет.

– Под батоги меня подводишь, стрелец! У нас теперь строго. А за грош благодарствую.

Аким рассердился:

– Так грош-то верни. – Но Малайки и след простыл.

Тут крикнул дворецкий и проводил его во дворец. Мария стояла посреди горницы в розовом летнике, высоко подняв голову в расшитом кокошнике, презрительно рассматривая стрельца. Позади ее стоял Малайка. Аким снял шапку и низко поклонился. Мария резко спросила:

– Что нужно?

– Сотник Юрий Васильевич желает тебе много лет здравствовать, барыня… – начал Аким, но та прервала его:

– Не ври, стрелец! Он не знал, что со мной говорить будешь.

Аким будто ничего не слышал:

– …А также желает боярину Прокофию скорого выздоровления и всем благополучия в жизни…

– За этим и приехал? – усмехнулась Мария.

– Так уж издревле повелось, начинать со здравицы, барыня. А дело у нас такое. Государь подарил сотнику коня Лебедя. Так вот…

Мария, не дослушав, обратилась к дворецкому:

– Отдай ему коня и чтоб убирался! – Повернулась и хотела уйти.

– Так вот, – повысил голос Аким. – Сотник Юрий Васильевич кланяется и просит боярышню Таисию принять Лебедя в подарок.

– Боярышня Таисия подарки от стрельцов не берет! – Барыня остановилась и грозно взглянула на дворецкого: – Коня отдать немедля! А ежели кто пустит еще стрельца во двор, плетьми накажи!

Аким запротивился:

– Одного коня не возьму. Государь подарил со сбруей дорогой.

– Сбрую отдать! И чтоб духа его тут не было. Да смотри, чтоб ни с кем не встречался. Понял? – И ушла.

Аким недоуменно смотрел ей вслед: откуда такая злоба у бабы… Дворецкий тронул его за рукав:

– Вот такие дела! Пошли, стрелец.