Николай Кондратьев - Атаманы-Кудеяры

Три дня и три ночи жизнь боролась со смертью. В конце третьего дня Акиму показалось, что его названый сын кончается: потянулся, глубоко вздохнул. Но тут Юрша открыл глаза, улыбнулся ему и тихо попросил пить. Напившись, закрыл глаза и снова уснул, но на этот раз дышал тихо и ровно. Аким понял, что смерть ушла из шалаша, и заплакал от радости. Потом лег рядом и сам уснул богатырским сном, впервые за эти дни.

Который уже час царь Иван молил Господа о победе! Рядом с ним были князь Владимир Старицкий, боярин Шереметев, думные бояре и дьяки. Многие гадали, почему государь не на поле брани, почему своим присутствием не воодушевляет слабеющих? И невольно у иных закрадывалась крамольная мысль: не боится ли?!

Боже мой! Кто на войне не боится! Но каждый выполняет свой долг! Иван был уверен, что его место здесь, в часовенке, в непосредственной близости к Всевышнему. Только отсюда его молитвы достигают Неба, только отсюда его взывания доходят до Богоматери, и она, в свою очередь, умоляет Спасителя. А в таком деле, как победа над неверными, он не может ни на кого положиться. Стоит ему покинуть часовенку, священники захотят отдохнуть, перестанут возносить молитвы, Спаситель отвернется, займется другими делами, а тогда… «Господи, не оставь мя!» – Иван падает на колени и заливается горькими слезами…

Священнослужители уже валятся с ног, охрипли. Меняя друг друга, они ведут службу. Уже дважды прочитано все, что полагается произносить по поводу празднования памяти святых мучеников Киприяна и Устинии. Посовещавшись, повторили и канон службы вчерашнего праздника Покрова Пресвятой Богородицы.

После того как потрясли церковь взрывы, Иван принялся молиться еще с большим рвением… Полчаса спустя стали приносить гонцы радостные сообщения. Самих гонцов не принимал государь, их выслушивал боярин Шереметев и сообщения передавал царю. Иван на минуту отходил от духовных забот, когда Шереметев сказал, что на всех башнях развеваются русские знамена, вот только заминка у Муралеевых ворот. Иван переспросил:

– Кто там? В чем дело?

– Там казацкий сборный полк. На стену не вышли, потери понесли, воевода просит помощи.

И тут Иван что-то вспомнил и распорядился:

– Немедля туда послать сотника Монастырского с воями.

– Государь, там сотне делать нечего! – осмелился возразить боярин.

Иван зло оборвал:

– Я сказал! – И снова принялся истово молиться.

Однако воеводы хотели видеть царя. Гонец от князя Воротынского передал слово воеводы без должного почтения. Пересказывая это слово, Шереметев смягчил выражения князя. Алексей Адашев тоже шептал царю: нужно показаться воям. Тут вошел в церковь суровый, непреклонный воевода князь Александр Горбатый, снял шишак, перекрестился и хмуро сказал, вроде как потребовал:

– Великий государь! Войско русское ждет своего великого князя и царя! Да и время ввести в бой твой полк. Доспехи государю!

В сопровождении Горбатого, Адашева, всего двора Иван во главе своего полка встал перед Царскими вратами Казани. По совету князя Александра Борисовича Иван приказал ратникам спешиться. И тут произошло невероятное: из ворот крепости с паническим криком «Секут! Секут!» повалили русские вои – их преследовали татарские отряды.

Иван побледнел, мелькнула мысль: «Вот, стоило оставить церковь, и отвернулся Господь!» Он натянул было поводья, чтоб повернуть коня, но рядом Адашев, с другой стороны Горбатый преградили ему путь. А церковный причт с хоругвями и иконами вышел вперед, его стяг с изображением Иисуса вынес перед войсками – назад пути нет!

Не дожидаясь приказания царя, князь Горбатый стегнул своего коня и с криком «Вперед! Вперед!» повел половину царского полка наперерез преследователям. Те, увидев грозную рать, кинулись назад, в ворота. Отряд же князя Горбатого вслед за ними втянулся в город.

Как вскоре выяснилось, богатство казанских вельмож ослепило многих воев, и они, забыв о долге, кинулись грабить дома. Татары воспользовались этим и ударили по ним, те в панике побежали. Но князь Горбатый быстро навел порядок, и военное счастье окончательно склонилось на сторону русских ратников.

Перед воротами около царя началось молебствование. Государь принял в нем живейшее участие. Позднее он приказал на этом месте соорудить церковь в память о большой победе.

Вскоре сюда привели пленного казанского царя Едигера и его двор. А оставшееся татарское воинство решило прорваться и ударило по северным воротам. Вои князей Курбских, Андрея и Романа, приняли их первый удар. К ним присоединились вои князей Ромодановского, Хилкова, Микулинского и Глинского. Бой шел под стенами, в воротах, на берегу реки Казанки. Говорят, из всего басурманского воинства спаслось бегством не более десятка человек.

Два дня после осады хоронили убитых. Вокруг стен крепости лежали горы трупов, их хоронили во рву, где легче было копать свеженасыпанную землю. Рыли огромные братские могилы на Арском поле, укладывали в них по сорок – пятьдесят убиенных. Десятки полковых священников едва успевали обойти все могилы и отслужить краткую панихиду по вновь преставившимся.

К вечеру 4 октября Иван с боярами, князьями, воеводами и высшим духовенством въехал в Казань, уже очищенную от трупов и частично освобожденную от завалов. Там он присутствовал при закладке деревянной церкви Благовещенья. Сотни воев, отложив в сторону оружие, занимались доставкой бревен к месту строительства, установкой срубов. И уже на третий день в присутствии царя состоялась первая служба в новой церкви, украшенной дорогими древними образами.

К этому времени Юрша стал поправляться. Вначале он только и делал, что, просыпаясь, ел, пил и опять засыпал. Потом начал замечать окружающих. Однажды он, прервав еду, всмотрелся в лицо Акима:

– Акимушка, что с тобой? Ты как лунь седой стал!

– Молчи, сын мой, молчи. Тебе рано говорить. Седых волос у меня и раньше хватало. Ешь кашку, ешь. Вот я молока достал, запивай. Сейчас понесем тебя. Государь баржи и струги выделил. Приказал всех раненых, убогих, немощных по домам отправлять водой. Подарками и деньгами всех оделяет. Нашу сотню не обделил, даже побольше других досталось. А тебе еще от себя добавил, не забыл. А я опасался… Да что там!.. Тысячник разрешил с собой для всей Стрелецкой слободы табун коней взять, берегом погоним. Не с пустыми руками вернемся.

Долог по воде путь до Москвы. Двадцать дней шли только до Нижнего Новгорода.

Здесь огромный караван судов, наполненный ранеными и дарами, разделился: часть пошла на Кострому и Ярославль, большая половина каравана начала подниматься по Оке. За Горбатовым поселком еще раз поделились. Коломенцы, рязанцы и большая часть москвичей продолжали свой путь по Оке, а другие пошли по Клязьме, тут путь до Москвы короче. Этим путем поплыл и Юрша. Однако в ноябре начались морозы. За ночь струги прихватывал береговой лед. Дни стали короче, коногоны спешили, выходили затемно, приставали к берегу впотьмах и все же не успели. По реке пошла шуга, вести струги стало не по силам. Решили на зимовку стать под Владимиром. Здесь узнали, что у царя Иоанна родился первенец и наследник, нарекли которого Дмитрием.