Лариса Овсиенко - Зарисовки для семейного альбома. Мемуары

В эвакуацию в Пороги мама привезла кроме меня папиных сестер с детьми. Пошла работать, чтобы прокормить всю ораву. Когда узнала место лечения отца, поехала его искать. И добралась, и нашла. После выздоровления отца мы с мамой уехали к нему в Архангельск.

Братья мамы жили мало. Петя заболел и умер юношей. Вася погиб на фронте при форсировании Днепра.

Таня – младшая мамина сестра – вместе с бабушкой приехала к нам в Трудкоммуну, окончила школу и сельскохозяйственный техникум, после замужества жила в совхозе под Подольском. Муж – Иван Дмитриевич Усов, дочери Наташа и Галя.

Екатерина Константиновна с детьми

Папин гидрографический отдел находился на берегу Северной Двины, на окраине Архангельска, в Соломбале. Сам город еле виден на далеком правом берегу, сообщение с ним на пассажирском пароходике, называемом «мокоронка». На берегу свежевыкрашенные буи. У причала два корабля: «Ост» и «Девиатор» Мы же, мальчишки, звали его «дивятор». Командиром одного из кораблей был Пушкин Борис Сергеевич. Они вместе на катере попали на банку при посещении Мудьюгского маяка холодным октябрем. Простояли несколько часов в холодной воде. Борис Сергеевич умер в госпитале от плеврита, у отца начался туберкулез легких. С семьей Пушкиных: Раисой Сергеевной, дочерью Людмилой и внучкой Ириной мама переписывалась до последних дней.

Раиса Сергеевна в гостях у мамы

Жили на квартире у смотрителя Мудьюгского маяка Зыкова Семена Михайловича. Я играл с его маленькой дочерью Светой, лазил по заборам, однажды висел на гвозде. Как-то раз, доставая льдинки из бочки, оказался в стойке на руках под водой. Вовремя достал меня за ноги случайный прохожий, заглянувший во двор. Из неприятных кулинарных воспоминаний – постоянный запах рыбьего жира, на котором соседи жарили рыбу. Из приятных – большая соленая семга, привезенная с маяка, от которой иногда ритуально отец отрезал по кусочку на бутерброды. Запомнилось половодье в начале мая 1944 г., когда из-за ледяного затора в низовье Двины вода прибывала так быстро, что мальчишки с восторгом шли быстрым шагом рядом с бегущей по улице водой. А утром дома стояли среди воды, плавали кое-где мостки деревянных тротуаров. Через год репродуктор в виде черной бумажной тарелки объявит голосом Юрия Левитана об окончании войны. И улица вдруг заполнится выбежавшими людьми без шапок и верхней одежды, кричащими и машущими руками под легкими белыми снежинками. Но мы в это время жили уже в отдельной квартире на улице Левашова, т. к. в ноябре 1944-го родилась сестренка Лариса. С балкона третьего этажа я стрелял горохом из игрушечной пушки на резиновом ходу. А соседка со второго этажа – Ревекка Израилевна – учила маму делать фаршированную щуку. К шести годам 1 мая рядом с кроватью на табуретке я получил подарки: «Родную речь» с «Золотой осенью» Левитана на обложке и набор открыток с баснями Крылова. К этому времени я умел читать и выучил стихотворение из газеты «Красный флот»: «Коли ты служил в Кронштадте и ходил в морском бушлате, то наверно этот город не забудешь никогда. Город племени морского, он глядит слегка сурово, и красив и не похож он на другие города!» И так далее 12 куплетов.

Юре – год

Школа для меня началась 1-го сентября 1946 г. Анна Тимофеевна с румяными пухлыми щеками была моим кумиром до того дня, пока не посмеялась над моим объяснением причины пропуска школы: «У меня была температура». На ее реплику: «У всех живых и здоровых есть температура», – я не нашел, что ответить. Заплакал от обиды: «Разве она не поняла смысла моих слов? Разве она не знает, что у всего мертвого тоже есть температура?» На следующий день я получил кол за невыполненное задание по любимой арифметике. Не помню теперь, как улегся конфликт, но весь пыл любви был отдан нашим вожатым – ученицам старшего класса. Горе в том, что одну из них нам пришлось хоронить уже следующей весной. Они купались на канале возле нашего шлюза. На кладбище я выступал от учеников. Кому могло такое прийти в голову?! Все присутствующие рыдали, меня после этого долго трясло в истерике. С тех пор боюсь произнести слово на кладбище. Так закончился первый школьный год. Папу из-за ухудшения здоровья переводят южнее на сто километров по реке. Шлюз «Северка» – последний шлюз на Москве-реке перед самой Коломной.

Шлюз «Северка» – это место на Земле, которое точнее всего совпадает с понятием «малая родина». Здесь более пятидесяти лет находится родительский дом. Это чувствуешь спиной, выйдя из электрички на станции Хорошово или Конев бор. Из этих точек домой я могу прийти с закрытыми глазами. И действительно были случаи, когда при возвращении из школы темным вечером я тропинку нащупывал буквально ногами. Однажды мама пошла мне навстречу и подвернула ногу, не заметив канаву, пересекающую тропу. На ее вопрос: «Да как же ты ходишь по такой дороге?» – я ответил: «Первые сто раз тяжело, а потом привыкаешь».

Шлюз – это малая автономная колония, где три поколения десяти семей прожили две трети века. Фамилии их звенят в мозгу, как старая знакомая мелодия: Шарашкины, Пофьяновы, Петрушины, Ананьевы, Семиковы, Староверовы, Прокудины, Дроздовы, Козлачковы. Были еще два десятка приходящих из села Северского рабочих, часто тоже династии: Мазины, Найденовы, Финагеновы.

Школа тоже в этом селе, в полутора километрах от шлюза. Там же почта, магазин, клуб в полуразрушенной церкви. В этом клубе в третьем или четвертом классе исполняли всем классом песню «…о великом друге и вожде». А запевали мы с Надей Корочкиной. Две учительницы вели занятия сразу во всех четырех классах. У нашей, Ольги Федоровны два левых ряда – второй, два правых ряда – четвертый класс. Чему учили, не помню, но в конце каждого года помню грамоту с вождями за успехи и примерное поведение. Правда, в четвертом классе нужно было идти сдавать экзамены в село Черкизово за шесть километров. С тех пор на экзамены всегда ходил, как на праздник. В белой выглаженной рубашке, с пионерским галстуком, дрожа от утренней прохлады и предвкушения счастья.

В 5-й класс я пошел в Песковскую среднюю школу. Подъем в 5:45. Стакан молока с хлебом. Дорога до школы 6:15—7:40 (7 км). Начало занятий в 8:00. Любимое занятие по дороге: учить и читать стихи. Видно, по дороге сочинил первые свои вирши. Половина пути – поля вдоль Москвы-реки, вторая – от Конева бора лесом мимо дач художников и артистов. Тамара Макарова как-то просила нас поискать по дороге ее потерянную сережку. На большой перемене в школьном буфете покупал сайку за 6 коп. После занятий домой приходил в третьем часу, это если не задержался в школе и погода хорошая. А такое бывало редко. Поэтому с октября по апрель школа снимала для ребят из дальних деревень жилье у какой-нибудь бабули. Готовили себе сами: картошку или вермишель, иногда с салом или сыром. Пили горячий кипяток с хлебом и сахаром, чаще вприглядку. Зато времени хватало и на уроки, и все кружки: математический, литературный, химический, драматический. Ставили «Аттестат зрелости» и «Воробьевы горы», перед репетицией получасовой урок танцев и этикета. Вовка Глазков, красавец-брюнет, играл Листовского, и многие девчонки, в том числе Нина Зенкина из параллельного класса, вздыхали украдкой и мечтали потанцевать именно с ним. На праздники и выборы в клубе играли инсценировки по рассказам А. П. Чехова: «Забыл», «Сельские эскулапы», «Злоумышленник». Володя Космачев играл продавца нотного магазина, а я «забыл», должен был вспомнить и напеть мелодию рапсодии Листа, чтобы купить ноты для дочери. В «Эскулапах» я играл больную животом бабулю, а Боря Филиппов – баса из церковного хора.