Виталий Семёнов - Опальный склеп

Опальный склеп

Виталий Семёнов

1

Он, несомненно, стал жертвой чьих-то интриг. И до последнего момента не мог поверить, что попал в опалу.

Почему? За что? Ведь за всю жизнь, за все годы, что он верой и правдой служил государю, которого всегда именовал не иначе, как Батюшка, Борис не стребовал с ходоков и просителей ни полушки. И, словно инок-отшельник, относящийся ко всему живому как к чудесному творению Господа, воспринимал и обиженных холопов, и уважаемых бояр практически одинаково.

Борис, действительно, был истово верующим и некоторые окружающие даже считали его за настоящего православного ревнителя добродетели, почти святого. Злые языки говорили, якобы он и вовсе блаженный. Но были и те, что считали, будто Борис ведёт себя так в каких-то своих, корыстных целях – чтобы выслужиться или иметь покровителей среди высшего духовенства, приближенного к государю.

Возможно, именно по этой причине кто-то затаил к нему зависть и злобу. Но кто написал повелителю донос на несчастного молодого человека, сам он выяснить не мог. Ему даже не дали шанса оправдаться. Опричники ворвались в его опочивальню глубокой ночью. Выволокли из тёплой постели на мороз в одном исподнем, бросили в сани лицом вниз, на руки и ноги накинули путы. Лишь возница сжалился над ним – набросил на дрожавшего от жуткого холода и бессильной ярости Бориса старый рваный тулуп.

Когда его увозили со двора, Борис услышал крики и плач домашних – молодой жены с двумя сыновьями-погодками, пожилого больного отца, младшего брата и челяди. Всех их также вытащили на мороз то ли для расправы, то ли для пленения. Можно было не сомневаться, что их также ожидала незавидная участь. Борис молился только о том, чтобы его родных оставили в живых, об имении он уже не думал. Скорее всего, огромный хозяйский дом, несколько хозяйственных построек и домишек холопских семей должны были в скором времени прибрать к рукам сами доносчики.

Впрочем, ему в чём-то повезло. Около трёх месяцев он провёл в остроге, но ни разу его не водили в пыточную. У Бориса даже появилась надежда, что его ноги не жгли огнём, не распинали на дыбе, не вырывали язык и ноздри именно по велению царя. В его судьбе также могли поучаствовать настоятель Никольского храма, с которым Борис водил дружбу, или даже сам митрополит, который мог прознать про добродетели ревностного христианина и заступиться за него перед государем.

Сердце Бориса заколотилось, когда его однажды, наконец, вывели из холодной и куда-то повезли. Выйдя за порог темницы, от яркого солнца он даже зажмурился. Небо, которого исхудавший и изголодавшийся узник не видел столь долго, показалось ему каким-то неестественно ярким. Кругом уже сходил снег, пели птицы, и весна вступала в свои владения. Он впервые вдохнул свежий воздух, и от этого какая-то необъяснимая радость на душе лишь возрастала.

– Добрые люди, куда мы едем? – спросил он скачущих на лошадях рядом с телегой хмурых людей во всём чёрном.

Те молчали. Лишь один, решив поглумиться над попавшим в немилость его господина, склонившись с коня к телеге, огрел Бориса хлыстом.

– В опальный склеп! – захохотал он и, пришпорив коня, помчался вперёд колонны.

Борис, оцепенев, не мог оторвать взгляда от грязной метлы, привязанной к седлу опричника и волочившейся за ним по земле. Не боль от удара хлыста, но слова опричника лишили Бориса всяческой надежды. Он ни разу не бывал в этом проклятом страшном месте, но что-то слышал о нём от челяди. Холопы передавали слухи об опальном склепе полушёпотом, и из их бормотания сложно было что-то понять. Единственное, в чём с их слов можно было не сомневаться – из опального склепа ещё никто и никогда живым не выходил.

2

Стоя у края округлой крепости, сложенной из огромных валунов, и больше напоминавшей большой глубокий колодец, Борис просил только об одном – дать ему возможность уйти в мир иной с отпущением грехов. Пожилой опричник, стоявший за его спиной, этому даже удивился.

– Обычно ревут да суда просят, а этот исповедаться желат… – без злобы сказал он. – И верно ты, парень, блаженный. Ну, что ж, болезный, ступай к своей участи. А Бог – будет надежда, – простит.

С этими словами он слегка подтолкнул Бориса к обрыву.

Падение в тёмную сырую бездну было недолгим. Несмотря на то, что высота склепа превышала три человеческих роста, пол в нём был довольно мягким, земляным и даже каким-то склизким. При ударе Борис не разбился, лишь серьёзно повредил ногу. Боль пришла позже, когда чьи-то руки перевернули его с живота на спину и похлопали по щекам. Над собой в отступавших сумерках он разглядел худое обросшее и покрытое язвами лицо какого-то старика.

– Не расшибся? – участливо спросил незнакомец.

– Лучше б расшибся – не стал бы мучиться! – раздался рядом чей-то хриплый голос.

Борис приподнял голову и разглядел в полумраке сидевшего у стены человека в лохмотьях. Тот был столь же худ, а лицо, несмотря на то, что говоривший на вид был далеко ещё не старым человеком, покрывала густая сетка морщин. Среди редких грязных волос виднелись первые седые пряди.

– Игнат, побойся Бога! – осадил его первый узник. – Парнишка молодой, ему жить да жить. А когда к праотцам уходить – так это не нам решать.

– Вот-вот! А за нас тут Ивашка всё решает! Ох, воздастся же ему! Ох, воздастся!

– Ну, и поганый же у тебя язык. Как помело! А ты, парнишка, не тушуйся. Не слушай его. Жить будешь. Мы вот тут с Игнатом уж почти месяц живём. Меня Степан зовут. А ты, мил человек, кем будешь?

Борис с трудом присел у стены и представился. После того, как Степан подробно расспросил о том, кто он таков, и за что попал сюда, Игнат вскочил на ноги и стал размахивать руками.

– Бориска-Миролюб! – с какой-то необъяснимой радостью воскликнул он. – Слышал-слышал о таком! В народе про тебя говаривали – простой люд не забижал, да с колен перед образами не вставал. И про отца твоего слыхивал, что ещё при Василии служил. Только у Ивашки такие в распорядителях не ходят долго! Вот и ты пропал да нонче к нам попал! Поделом тебе – ежели людоеду поклонялся.

Борис побледнел от ярости. Попытался встать, но дикая боль в правой ноге не позволила это сделать, и он рухнул на землю, несильно, но больно ударившись головой о каменную стену.

– Как ты, пёс безродный смеешь такие слова про помазанника Божьего произносить! – яростно почёсывая ушибленное темечко, бросил Борис. – Да тебя не в склеп, тебя на плаху надо!

– Ох-ох-ох! – с усмешкой покачал головой Игнат. – Ишь как раздухарился, правды искатель! Где она, твоя правда? Ево? – он обвёл рукой стены узкого склепа.

– Моя правда – там, – Борис ткнул пальцем вверх.