Геннадий Коваленко - Очерки по истории станицы Митякинской и Тарасовского района. Книга 2

Появление красных у станции Красновка и Чеботовка, случилось для жителей неожиданно в ночь с 1 на 2 февраля. В продолжении 16 дней тысячи красных сдерживались двумя полками регулярных войск, численностью не более 150 человек в каждом полку, да способным носить оружие населением. Всего несколько сотен человек против масс наседавшего противника. На позиции были 60 летние старики и их внуки – часто 12 – 14 летние.

– Ну, детка, иди-ка домой. Ночь заходит. Мать будет бояться, а завтра дашь скотине корму и приходи опять. Да скажи матери, чтобы раньше хлеба выпекла, а ты принесёшь. Кланяйся ей.

Родные гнёзда отстаивали все – и стар, и мал. Девушки и те не сидели без дела6 они или подносили патроны на позиции, или в хуторе прислуживали в приёмном покое, в это время преобразившемся в полевой лазарет: одни собирали по хутору чистые тряпки, рвали их и скатывали в бинты, другие исполняли роль сиделок и сестёр, третьи готовили пищу для раненых, мыли полы, стирали и чинили бельё. Тыл работал наравне с фронтом. Те-же бессонные ночи, та-же напряжённость и у всех одна и та-же мысль: «не пустить бы только врага в родные гнёзда».

Между тем, справа красные продвигались вперёд и уже заняли станцию Глубокую и защищаемый стариками и малышами, кусочек родной земли с каждым днём всё больше окружался роковым кольцом. Тыл и фронт знали об этом, но не теряли надежды. Ничтожная горсточка войск продолжала не только сдерживать напор неприятеля, в 20 раз превосходившего численностью, но ещё и бросалась в атаки; сбивала тысячи и брала трофеи. Этими удачами укрепляли в себе надежду.

– Не пустим, … всё равно не пустим! Не живиться ему нашим добром, не смеяться над Храмом Божьим!

– Умрём, а не пустим – уверял один.

– Тут-то, разумеется, не пустим, а вот Глубокую, мерзавцы, взяли. Отрежут нас – журился другой.

– А может Бог пошлёт и того … – продолжал надеяться первый, а что «того», он и сам не знал. Уж слишком сильным было желание отбить врага.

Две недели держались старики; лежали в окопах, в грязи, бабы носили им на позиции горячие обеды да мягкие пироги, и умоляли не пускать разбойников.

Всходило и заходило солнце, ярко и тепло по-весеннему грело оно землю, согнало последние клочки грязно-белого снега; шумели по оврагам ручьи, в поле уже заливался жаворонок. Природа пробуждалась, но на неё ни кто не обращал внимание. Жуткое, тревожное было время. Природа как будто оживала, а в «поле» гудели орудия, беспрерывно щёлкали винтовки, трещали пулемёты и страдали, и умирали люди …. Люди близкие, дорогие.

Знали жители, что не время весне, что ещё будут холода и не верили теплу, а в месте с неопределённой надеждой на успех, в сердце слышалось предчувствие недоброго. Предчувствие оправдалось…

Около 12 часов ночи, под 18 февраля, через хутор двинулись войска с позиции: участок, вследствие угрозы обхода противником, оставлялся без боя. Была тёмная морозная ночь. Дул с севера жгучий холодный ветер. Население сразу поняло весь ужас своего положения: «красные придут! Что делать?». Ясно было одно: бежать! В ночной темноте по хутору метались люди, бегали, спотыкались о закоченевшие кочки, падали, вскакивали, и всё делалось молча, точно под покровом ночи исполнялся, какой ни будь заговор. Ворота раскрыты; во дворах возились люди впрягая впотьмах лошадей и наскоро складывая самое необходимое (о многом думать не приходилось). В ночи раздавались звуки поцелуев, всхлипывания – это родные прощались с остающимися для призора «домашности». Жена, тихо, сдержанно рыдая, не хочет выпускать из крепких объятий уходящего мужа.

– Ну будя, золотя Дуня, Бог пошлёт увидимся ещё… Береги ребят… Прости!

Гремя и стуча колёсами по рытвинам и кочкам, проползёт последний обоз отходящей части: за ним потянулись вереницы беженцев и пеших, и конных.

Светало. Хутор опустел. Притих. Изредка покажется то у тех, то у других ворот баба с заплаканными глазами, посмотреть в сторону, куда скрываются запоздавшие повозки убегающих хуторян, зальётся слезами, закроет лицо и шатаясь направиться в курень, причитая.: «осталась я с малыми детьми на поругу. До что ж я буду делать?». Да чуя недоброе, жалобно выли собаки. Опустел, замер, притаился хутор после 16 дневной кипучей напряжённой работы. Такая тишина наступает обычно перед грозой.

А обозы беженцев, только что покинувших родные пепелища, спускались в балки, переваливали через гребни, Тонкой ниткой вытянулись у переправы через Донец, и всё дальше, и дальше, уходили от родной станицы (Митякинской). Возле медленно двигавшихся повозок шли, понуря головы, с мрачными лицами хозяева. С последней прибрежной возвышенности донцы окидывают взглядом родные хутора, показавшиеся как на ладони. Глаза невольно наполняются жгучими слезами, и всё тот же назойливый вопрос сверлит голову: «Вернусь ли? … Увижу ли милый угол и семью?».

И для многих, многих станичников этот взор на свою станицу был последним взором. Многие не вернулись и ни когда не вернутся.

С первого дня бегства для покинувших родной кров начались невзгоды и страдания: голод, холод, болезни и т. п. Путь бегства омрачался трупами павших лошадей, сломанными повозками и нередко холмиками свеженасыпанной земли, без креста или каменной плиты.

Три длинных месяца скитались беженцы под открытым небом без крова и приюта, следуя всегда за фронтом. Как они могли существовать, не имея ни каких припасов и для себя, и для лошадей, в протяжение этих долгих месяцев?

В середине апреля (1919 года) мне около трёх недель пришлось прожить на этом фронте, и здесь я увидел, что все старики, защищавшие Чеботовку и Красновку, и их сверстники, сведены в один полк, а их подводы несли службу обоза полка. Женщины и дряхлые обслуживали обоз, а все здоровые старики и юнцы днями лежали в окопах, ходили в наступление, мёрзли под холодным дождём, стыли ночами на заставах и каждый день ждали приказа о наступлении, где хозяйничали поганые. Исхудалые, издёрганные, заросшие обильными седыми бородами, они не теряли надежды, что скоро красных разобьют и увидят своих близких. «Живы ли только они?». Все хорошо знакомые лица стариков хуторян и станичников. Все те-же, но с большей уверенностью надежды на грядущий разгром красных. Боевая практика закрепила веру в благополучный для нас конец.

Перед боем

– Мы их всегда бьём. Как пойдём в наступление, так побьём и побьём. Они для того и пришли сюда, чтоб головушки поганые тут сложить и сложат.

Везде радушный приём, везде радость встречи своего человека; расспросы, рассказы: « ну как, кубанцы, правда, пришли они? как танки? … Скоро будут?». Я старался что знал сказать, утешить, обнадёжить.