Алона Китта - Русский излом. Роман в трех частях

Мура снова заплакала, а Маруся сочла момент благоприятным, чтобы предстать перед собеседниками. Она резко распахнула дверь и вступила в комнату. Миша и Мура сидели на диванчике. Оба, как по команде, уставились на нее.

Маруся замялась.

– Я случайно проходила, – объяснила она, – Я слышала все.

– Ну, это к лучшему – тебя не надо вводить в курс дела, -сказал Миша.

Маруся выразительно на него посмотрела.

– Я прошу тебя… Вас, – произнесла она, глядя прямо в глаза своему другу, -Пожалуйста, не проговоритесь нашим, хотя бы сегодня. Я не хочу испортить праздник моей семье. Это раз. Два – твоему отцу, Мура, нужно передать записку, хотя бы через сына кухарки – он сообразительный и, если в доме полиция, то поостережется передавать что-либо в руки господину Трапезникову.

– Молодец! – восхитился Миша, – Пришла и все разложила по полочкам.

Он был немного смущён тем, что Маруся застала его наедине с Мурой. Она же и не подумала ревновать: слишком тяжело далось ей известие о непорядочности Евгения Монакова. Разочаровываться всегда неприятно, а в любимом – вдвойне. Отогнав мрачные мысли, она изобразила кураж и, вскинув подбородок, с гордостью произнесла:

– А то! Что бы вы делали без Маруси Астафьевой!

– Я иду за мальчонкой, – Михаил вскочил и скрылся за дверью.

Он даже улыбнулся, радуясь, что сцена ревности отменяется.

Как только он вышел, Маруся присела перед Мурой и заглянула в ее увеличенные атропином зрачки.

– Так, моя милая, теперь, когда мы одни, расскажи мне подробно об аресте брата, расскажи все.

О Евгении Монакова было забыто раз и навсегда.

Лишь назавтра в семью Астафьевых пришло печальное известие. Местный околоточный специально заехал в Большие Дубы, чтобы сообщить об аресте Ильи. Он сказал, что Илюша сидит в Крестах, в ожидании суда, а за участие в антиправительственной организации ему грозит Сибирь.

После первых расспросов и выкриков в доме установилась

относительная тишина. Все разбрелись по своим углами и там переживали внезапно свалившуюся беду в одиночку.

Маменька тихо плакала у себя в комнате, перебирая илюшины фотоснимки, останавливая взор на детских. Не верилось, что из белокурого маленького ангела вырос бунтовщик против царя.

Аня проводила околоточного до ворот, не забыв сунуть серебряный рубль в его плотную ладонь – чтобы не болтал лишнего в округе. Вернувшись, она на всякий случай проверила вещи в комнате Ильи: а вдруг этот паршивец спрятал в доме что-нибудь противозаконное. Она устроила обыск почище полиции, но ничего не обнаружила.

Ваня слонялся по дому без дела и, мучимый любопытством, приставал ко всем с расспросами, но не добился ничего ни от маменьки, ни от папеньки, пока, наконец, кухарка Домна не взяла мальчика под своё крыло. Она поставила перед ним тарелку с куском картофельной запеканки и налила молока. Пока Ванюша уплетал за обе щеки угощение, кухарка излагала собственную версию событий. По ее мнению, выходило, что Илья уже давно живёт, как хочет, не слишком прислушиваясь к отцовским советам, поэтому так все и произошло.

– Вот за это и посадили вашего Илюшу, – добавила она.

– Баба Домна, ты все врешь – за непослушание не сажают в тюрьму, -засомневался Ваня.

Домна не стала спорить, а продолжила рассуждения.

– Барин-то, Федор Иванович, слишком добры к детям. Оне хоть и строгость показывают, а ее и нет! Откуда ей взяться, коли сердце доброе. А ему надо бы применить к сыновьям действенные меры, – заключила кухарка.

Словосочетание"действенные меры» Домна позаимствовала у старшей барышни Анны Федоровны, когда они с Надей Талановой обсуждали школьное воспитание крестьянских детей.

– Какие «действенные меры»? – не понял Ваня. Он же не подслушивал за дверью разговоры барышень.

– Меры? Розгами надо было пороть, как в старые времена, – в сердцах воскликнула кухарка.

Ваня поспешил перевести разговор на другое, испугавшись, что Домна сгоряча может внушить родителям идею о «действенных мерах». Илье и Мите уже все равно, а он, как младший в семье, станет крайним.

Маруся горевала вместе со всей семьёй, но в то же время испытала облегчение оттого, что ей не пришлось сообщить ужасную весть домашним. Кое-как утешив маму, она ушла к себе. Сколько всего навалилось на нее – Маруся пыталась упорядочить свои раздумья, но только запутывалась в мыслях и рассуждениях. Чтобы занять себя, она стала подбирать книги для пастушонка Феди. Кое-что она уже отнесла ему, остались «Физика"Краевича, сборник задач по алгебре и старый географический атлас. А позже, когда мама успокоится, Маруся навестит ее. И тогда, возможно, удастся придумать, как помочь Илье.

Тяжелее всех пережил арест сына Федор Иванович. Он был в курсе илюшиных убеждений, считал их ошибочными, но ни на минуту не допускал подобного развития событий. Кроме того, случившееся поразило его своей внезапностью.

Сын не оправдал надежд, сын испортил себе жизнь, сын никогда не продолжит семейное дело – эти мысли теснились в голове Федора Ивановича. Он отгонял их, пытаясь сосредоточиться, и никак не реагировал на упрёки, которые сквозь слезы бросала Асенька. Она совершенно потеряла голову и винила отца во всех бедах, выпавших на долю среднего сына.

Федор Иванович попытался возразить, что это несправедливо, и в Илью он вкладывал неизмеримо больше, чем в Митю, Ваню или дочерей. Кажется, впервые в жизни Асенька не захотела его слушать и, рыдая, побежала к себе.

Горько сделалось на душе у Федора Ивановича: как же так?

Он работает день и ночь, чтобы семья ни в чем не нуждалась, чтобы драгоценная Асенька и дети не знали жизненных трудностей. Он ограждал их от неприятностей, он взвешивал на себя неподъемный груз забот, он пропускал через своё сердце жизненные невзгоды – может быть, поэтому оно так болит сейчас?

Привычным жестом он потёр себе грудь – нет, это не боль! Такое чувство, что Орлик поставил тяжёлую подкову прямо на ребра, да так сильно, что заболела левая рука.

Федор Иванович замер в кресле. Подобные приступы случались с ним и раньше, и по опыту он знал, что необходимо немного посидеть без движения, обычно после этого наступало облегчение. Он закрыл глаза на минуту, а, очнувшись, обнаружил, что все покинули гостиную и разбрелись, кто куда. Да и околоточный уехал: сквозь забытье Федор Иванович услышал стук колес его двуколки. Надо было околоточному «сунуть"в карман, да разве домашние догадаются? Анна, возможно, и сообразит, а милая Асенька и Маруся ни за что! Обе, словно не от мира сего – им невдомёк, что околоточный будет молчать не просто так – рублевик заставит околоточного держать рот на замке и не распространяться о визите к Астафьевым. Сплетни, несомненно, так или иначе просочатся, но пустъ их будет по возможности меньше.