Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике
- Название:Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2018
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике краткое содержание
Содержит нецензурную брань.
Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Ибраимов сначала возглавлял комплексный отдел, потом выделившийся из него первый комплексный отдел авиационных противолодочных радиогидроакустических буёв и еще через год, в 1964, видимо после очередного провала «Беркута», лабораторию 11 (затем 111). Начальником отдела стал Ю. В. Бурау. Ему и удалось вывести «Беркут» «в люди». До этого Бурау возглавлял привычный для него отдел стационарных и автономных гидроакустических систем – его автономная станция «Кура» была одной из первых успешных разработок института. Вместо него начальником стал Вася Тарасевич.
Третий комплексный отдел (впоследствии отдел 13) возглавил О. М. Алещенко, подвинув (по особой договоренности) Ф. Ф. Павленко, ставшего на какой-то период его заместителем.
В 1964 году, в год моего прихода, институт достиг относительной зрелости. Перестройка и перетряска закончились, в институте (вместе с опытным заводом) работало более 2,5 тысяч человек. Текучка была большая – увольнялось больше половины (иногда две трети) от числа вновь принятых. Правда, касалось это больше работяг. С квартирами в институте было туго. С зарплатами тоже не очень, но лучше, чем в других министерствах (пока еще комитетах), не принадлежавших к «девятке». Институт пробивался от второй категории к первой. Зависело это, не в последнюю очередь, от численности работающих. Механизм экстенсивного развития в СССР был запущен давно. Под каждую новую проблему выбивалась новые рабочиеместа. При этом старые задачи и численность никто не снимал.
Вообще-то в институте было всего три комплексных отдела. Чтобы не путать 1-й комплексный с «настоящим» первым, в котором хранилась вся секретная документация (а перед праздниками сдавались все пишущие машинки), комплексным отделам, а затем и всем остальным, прибавили десятичный разряд – они стали 11-м, 12-м, 13-м. Одно время существовал и самый экзотический 10-й (арктический) отдел, о котором в «50 годах» «скромно» умалчивается.
"Настоящий" первый вместе с «режимом» и охраной считал себя самым важным в институте. Формировался он из жен и близких действующих и отставных офицеров КГБ, работали там и несколько проштрафившихся (как правило, за аморалку) офицеров, переведенных в запас или резерв.
К вопросу, «которого не было»
Еврей готов забыть, что он еврей,
Но это помнят все вокруг.
Прошло пару месяцев в ящике, и я попал в ситуацию эпиграфа. Произошло это в большой комнате лаборатории 32 с «фреской» Леонардо да Винчи, нарисованной Лёпой Половинкой на торцевой стене. От двери до окна перед столами было свободное пространство, на котором иногда спонтанно зацеплялись несколько человек для трепа. Я сидел в третьем ряду столов, стоящих, насколько помнится, в два-три ряда и грыз гранит науки, переплетенный в отчеты с грифом «секретно». Треп слышал как фон, его не фиксируя, но, видимо, отсекая фильтром с задержкой. Разговор вел Валентин Твердохлеб, [32]чем-то манерой поведения напоминавший Тарапуньку. Он был несколько странным малым, скорее раздолбаем, нередко попадавшим в какие-то переплеты, иногда двусмысленные, но не терявшим при этом уверенности в себе и своих возможностях. Вдруг наступила тишина. И у меня медленно проявился конец фразы: …если бы они решили задачу уничтожения до конца, не пришлось бы сейчас возиться с евреями. Выплыло и начало фразы: да, не всегда немцы работают хорошо: вот если бы они…
Если бы я стоял близко, то одним мордобоем дело бы не ограничилось – покалечил бы. А так я даже не успел вскочить с места – Твердохлеба вывели в коридор и он на пару дней исчез. Оставшиеся двое ребят заговорили о каких-то срочных делах, и ушли тоже. Я сидел, тупо глядя в отчет, и не знал, что делать. Все сделали вид, что ничего не случилось и неизвестно, что они скажут, если я подниму шум.
Против меня лично Валентин вроде бы ничего не имел, даже не знаю, знал ли он, что я «причастен». Может быть, мне действительно послышалось?
Посоветоваться было не с кем. В. Л. Кошембар отсутствовал. И я сдался – тоже сделал вид, что ничего не было. Дело еще в том, что евреев, известных мне, ни в отделе, ни в институте тогда не было. Чистоту рядов блюли. И по анкетам все было в порядке – институт оставался юденфрай. Да, имелись некоторые с подозрительными фамилиями и отчествами, но самый известный пример – конструктор Садовый Иван Абрамович являлся чистокровным украинцем. Не вылезал в ту пору из командировок Вадим Юхновский из лаборатории 33, тоже Абрамович, но судя по дальнейшему карьерному взлету с документами у него все было в порядке. Хотя такие, как я, являлись нежелательным элементом, но в статистику, по-видимому, не входили, хотя отделы кадров и руководство за это все-таки как-то отвечали. (Известен донос на И. В. Кудрявцева, директора НИИ «Квант», «окружившего себя евреями», имевший последствия для работников «Кванта» – в начальниках отделов евреев не осталось ни одного).
«Инвалиды пятой группы», лучше сказать «пятой графы» делились на ступени, соответствующие принятым в СССР группам инвалидности. Первая ступень (евреи по отцу и матери, достаточно было и по паспорту [33]) соответствовала первой группе настоящей инвалидности. Инвалидам первой группы в СССР работать не разрешалось, и они получали довольно приличную пенсию (1100 дореформенных рублей в 1952 году). Соответствующей первой ступени пятой графы в ящиках работать не разрешалось, они должны были подолгу искать работу в других, не престижных отраслях народного хозяйства, и никакая зарплата им не гарантировалась.
Вторая группа инвалидности по здоровью имела ограничения по работе (если не работали, то пенсия составляла 900 рублей). Она соотносилась со второй ступенью инвалидов пятой графы – евреями по отцу, русскими или украинцами по паспорту, но с выраженными фамилиями или отчествами (ограниченная возможность работы в ящиках). Эта возможность зависела от позиции директора и его отношений с «режимом», блюдущим державные интересы, как он их понимал. Третьей группе инвалидности соответствовала третья ступень – евреи по матери, особенно без выраженных внешних признаков – у них ограничений было меньше. Была еще и четвертая ступень, не имеющая соответствия с несуществующей четвертой группой инвалидности – «евреи по жене». [34]У них ограничения сказывались при назначении на высокие должности или награждении высокими орденами и званиями.
Совсем уж экзотической была пятая ступень – когда один из родителей жены или мужа претендента на работу был евреем, хотя в ее (его) паспорте следов этого не было. Недаром в киевском «Арсенале» с меня потребовали предъявить шесть паспортов.
Состояние юденфрай в нашем ящике объяснялось тем, что он был создан недавно и на него ограничения на инвалидов пятой графы действовали в полной мере. В более старых организациях, таких, как ленинградский «Морфизприбор» и киевский «Квант», их присутствие было заметно. Объяснялось это тем, что те, кто уже работал, согласно тому же решению Политбюро, по которому инвалиды пятой графы («лица, национальность которых совпадала с основной национальностью буржуазных государств» [35]) на работу не принимались, но увольнению они также не подлежали. Их рекомендовалось убирать с руководящих постов. Сначала это касалось заместителей министров, потом директоров и главных инженеров, затем, с каждой новой волной государственного антисемитизма, вызванной победами Израиля в арабо-израильских войнах, дошло до главных конструкторов и начальников отделов, а кое-где (например, Киевский радиозавод) и до начальников секторов (лабораторий).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: