Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике

Возник вопрос и о назначении ведущего инженера по летным испытаниям. Планируемая кандидатура из ЛИИ Гризодубовой экипаж не устраивала. Человек этот действительно симпатии не вызывал – он был каким-то инородным телом в ЛИИ – скорее всего «засланным казачком» из органов, со связями и с обычной русской слабостью, которая делала его еще более зависимым от органов и не помогавшим, а мешавшим экипажу.

Хотя меня экипаж видел еще мало, но я им, видимо, «показался», и они предложили меня в экипаж как ведущего инженера-испытателя. Это требовало записи (м.б. в полетном задании) и требовало согласования с п/я 153. Признаюсь, я волновался, отправляя телеграмму Алещенко-Гордиенко, с запросом на их согласие с моей кандидатурой, или выделение другого человека (которого еще могла не принять Гризодубова). Конечно, я хотел летать. Мне было все равно, в каком качестве, но запись в полетном задании повышала мои шансы. После некоторой задержки согласие пришло.

Уже до этого я начал проходить подготовку для допуска к летным испытаниям. Кроме теории, сведений о вертолете, специальной техники безопасности с правилами спасения на водах, нормативов по плаванию и прыжков с парашютом предстоял главный экзамен – врачебно-летная экспертная комиссия (ВЛЭК). Два года назад ребята (Мухин, Пехтерев, Глазьев, Филиппов) ее проходили. Олег Михайлович (О. М.) тоже хотел летать, хотя оператором на станции он быть не мог – не обладал достаточной квалификацией, как и знанием приборов, которое позволяло что-то исправить в них во время полета или в перерывах между ними. Однако он был главным конструктором и, летая даже в качестве наблюдателя, смог бы сам, а не со слов ребят, почувствовать станцию в работе. Его не пустил летать ВЛЭК.

Вообще ВЛЭК был ужасом для стареющих и травмированных пилотов, в мое время и для космонавтов. Он выносил приговоры их летной карьере.

Какие конкретно выявили изъяны у О. М., я не знаю. Рассказывали о визите к невропатологу, к которому зашли все вместе. Первым проверяли Алещенко. После проверки реакции ноги на молоточек, дрожи в расставленных пальцах рук и других проверок, доктор перешла к обычным вопросам, а потом спросила о трудностях в общении с коллегами.

– Понимаете, доктор, я иногда не могу сдержаться и делаю разнос подчиненным, хотя и сам не без вины.

– В присутствии других тоже? – спросила доктор.

– Бывает и в присутствии.

– А на своих начальников Вы тоже кричите?

– Ну, – замялся Алещенко, – тоже, но редко; это ведь не болезнь?

– Нет, это не болезнь, это просто невоспитанность.

Присутствующие подчиненные грохнули. Олег быстро оделся и, не став ждать других, исчез.

Всех обычных врачей я прошел, казалось, без замечаний. Самым сложным испытанием оказалась центрифуга. Выйдя из ее кабины, я встал, но покачнулся. Потом сделал, как просили, три шага вперед. Меня проверили, попросили поприседать, что-то еще измеряли и спрашивали. Это была довольно примитивная центрифуга, не скоростная.

Если до этого по поведению врачей можно было догадаться, что противопоказаний к полетам не ожидается, то после центрифуги этого наверняка сказать было нельзя.

В день объявления результатов, нас собирали группами и, после выдержки в креслах перед дверью, приглашали в зал комиссии, заседавшей за столом, покрытым бархатом. Перед нами вышла стайка молодых людей, похожих на футбольную команду, состоящую из одних нападающих. «Космонавты» – проронил кто-то. «Будущие» – поправил другой. Запомнить их не было возможности, да и охоты – летчики ожидали решения своей судьбы. Несмотря на то, что они уже неоднократно бывали на разных обследованиях, и, судя по всему, успели полетать, все волновались, хотя и пытались это скрыть незамысловатыми шутками и подколами. ВЛЭК занималась серьезными делами – космонавтами и летчиками-испытателями. Наконец, нас ввели в зал, разбили на более мелкие группы и стали вызывать к главному столу или к боковым. Меня позвали к боковому. Там сидел подполковник медицинской службы ВВС, который поинтересовался, откуда я и кто по профессии. Когда я ответил, он облегченно улыбнулся и спросил: «Скажите, для Вас не будет большой трагедией, если я оглашу ограничения на Ваши полеты?». Я подумал, что все – не гожусь. А он продолжил: «Вам нельзя будет летать на сверхзвуковых самолетах и пикирующих бомбардировщиках». – «А на остальных?» – «На остальных можно. Кстати, на чем и кем Вы собираетесь летать?» – «На вертолете, инженером-испытателем». «На всем таком – без ограничений».

На «всем таком» (Ми-4, Ли-2 и Ан-2) я уже летал в Сибири (книга 2, глава Геология II).

Впервые в жизни я почувствовал, что я здоровый человек – официально признано ВЛЭКом!. [48]

Заключительным в «курсе молодого бойца» для инженеров-испытателей были прыжки с парашютом. Два года назад ребят (Мухина, Пехтерева, Глазьева, Филиппова) от этого освободили – посчитали, что при низкой высоте полета и на самом опасном режиме – висения, парашют им не нужен. Но там все решалось на летно-испытательной станции (ЛИС) Миля в Феодосии. Меня же допускал НИ ЛИЦ Гризодубовой, и у них уже начали возникать трения и с КБ Миля и с Авиапромом.

Первый раз я прыгал с самолета Ан-2 стартовавшего прямо с аэродрома Суково (Солнцево).

Уже ввели почему-то второй прыжок, и нужно было ехать (или лететь) куда-то подальше. Инструктор, мастер спорта с аэродрома Суково, еще молодая и симпатичная, готовившая и сопровождавшая меня на первом прыжке, перенесла почему-то второй прыжок, потом я был занят у Миля, и второй раз должен был прыгать через две недели. Погода была облачная и дул сильный ветер. Когда инструктор узнала, где предстоит прыгать, она помрачнела и стала рассказывать, как вести себя при ветре, что нужно делать, и почему перед прыжком нужно быть одним из первых у двери самолета. Настроение у нее быстро портилось, потом она заплакала и сказала: «Нет, прыгать ты сегодня не будешь». Немного успокоившись, она рассказала, что в этом районе недавно погиб ее муж – заслуженный мастер спорта по парашютному спорту. Прыгая с группой летчиков, он кого-то успел перенаправить в безопасное место, но ему самому времени уже не хватило. Порывом ветра его бросило на высоковольтную линию. «Все, давай твой формуляр, я тебе отмечу второй прыжок».

Хотя мы потом летали без парашютов, но опыт и сведения, которыми нас тогда «накачивали» были полезными. Например, рассказывали, как покидать тонущий вертолет. Нужно дождаться, пока давление воды снаружи и изнутри сравняются (уровень воды дойдет до половины высоты двери). Затем открыть дверь наружу. Не выныривать! Ждать, пока пузырь воздуха начнет покидать вертолет и вынырнуть вместе с ним на поверхность. К сожалению, применять на практике теоретические положения, не подкрепленные тренировками, [49]могут немногие.