Николай Казанцев - Против течения. Том 2

Вслед за Усом соскочил с лошади и Разин, а за ним и его есаулы.

– Ты, Ус? – спросил Разин.

– Я! А это ты будешь Степан Тимофеевич? – отвечал Ус.

– Нечего и спрашивать нам друг друга, – перебил Разин. – Давай закурим люльки, атаман.

– Давай.

Закурили. Разин мерил глазами Уса, а тот Разина.

– Ну, хочешь с нами заодно воевать, на низовые города и на Москву идти?

– Затем и пришел, – отвечал Ус.

– А много ли привел?

– Да тысячи две наберется.

– Ну, жалую тебя моим первым есаулом, – сказал Разин. – Будь моим помощником во всех делах, каким был у меня Сергей Кривой.

– Боярин и ты, Черноярец, ведите новичков к своим казакам, пусть узнают друг друга, – добавил он, обращаясь к своему есаулу Черноярцу и Кузьмину.

Два великих потока слились в один; два разбойника, мор-ской и лесной, заключили союз; две шайки вольницы слились в одну, на страх и гибель тысячам людей.

Грустно и тяжело было Александру, когда он приехал в Самару. Какое-то предчувствие, что-то недоброе овладело им.

Он не остановился у воеводы, как в прошлый раз. После отказа Ольги ехать к Алфимову он считал не совсем удобным. Он остановился у своего родственника Ильи Васильевича Сомова. Старик жил один в своем доме, выстроенном неподалеку от дома воеводы. Домик его был небольшой, но для одинокого старика и он был обширен. У Сомова было много прислуги и мужской и женской. Впрочем, последняя не показывалась гостям и находилась в особых сенях, под надзором старой, дородной ключницы. Старик был богат, но скуп, что, впрочем, не мешало ему убрать парадную деловую избу очень богато и кормить обедами самарских властей. Он был дружен со всеми властями Самарского округа, часто приглашал их и сам ездил к ним, платил поминки исправно, за что все власти любили и уважали Сомова и готовы были при случае также угодить ему.

Он принял Александра очень любезно, отвел ему свою деловую избу, убранную мягкими тюфяками. Накормил его отличным обедом и не отходил от него, разговаривая о предстоящем походе.

– И ты, боярин, соглашаешься ехать под начальством какого-то Лопатина? – удивлялся он.

– Отчего же не ехать? – отвечал Александр.

– Да ведь он не знатного рода, бог весть кто был его отец. Нехорошо, боярин, делаешь.

– Так что же будешь делать, когда назначено так.

– Не ездить, да и только, как наши-то старики, бояре, голову на плаху клали, а прорухи своему роду не делали! – говорил с жаром Сомов.

Спорить со стариком было бесполезно.

– Теперь война, – сказал Александр, – и не время думать о сословной спеси.

– Признаться, Александр Сергеевич, ты сам всему виной. Кабы прошлый год ты не повздорил с астраханским и царицынским воеводами, то теперь бы начальником рати плыл, – говорил старик.

– Иначе – дал бы им поминки, – шутя отвечал Александр.

– Ну, хоть бы и так. Не ты первый, не ты – последний; не тобой началось – не тобой и кончится.

– А быть может, и мной кончится? – продолжал отшучиваться Александр.

– Ты все шутишь, – сказал старик. – А скажи-ка, что ты в Астрахани будешь делать? Стеньку встречать да провожать, как прошлый раз? – поддел он.

– Нет, Илья Васильевич, нынешний раз будет не то: я предвижу что-то недоброе на свою голову. Прошлый год астраханские воеводы выпустили Стеньку. Не затем он поход собирает, чтобы попраздновать в Астрахани. Вот посмотри, будет гадкое дело, да, Бог милостив, может быть, помощь поспеет вовремя.

– Эх, мало ли смут казачьих было, – сказал старик, – и теперь то же будет. Пограбит Стенька суда на Волге и уйдет опять в Хвалынь.

– Хорошо, если в Хвалынь, а если он пойдет вверх по Волге? От него всего можно ожидать, – сказал Александр.

Старик рассмеялся.

– Не на Москву же, в самом деле, он пойдет, – заключил он.

К вечеру в Самару приехал Лопатин с московскими стрельцами. Это был немолодой уже человек, суровый на вид и такой же на деле.

На другой день поутру Александр уехал. Лопатин торопился и пробыл в Самаре одну ночь.

Вот Александр вновь на Волге. Он вновь плывет по ее тихим и спокойным водам, вновь глядит на синие волны своей любимицы; но теперь уже не то: он рассматривает Волгу, а не просто любуется ею. Внимательно записывает все ее изгибы и повороты, глубину фарватера, положение берегов. Он чертит карту Волги. Чем дальше они плыли, тем более ощутимой становилась весна. Разлив Волги еще не совсем кончился. Хороша и величественна Волга во всякое время года, но она еще лучше, еще величественнее во время весны, когда ее воды не вошли еще в фарватер и, затопив луговой берег, разлились на громадное пространство.

Днем и ночью Александр стоял наверху и глядел на Волгу…

Если бы взор его мог проникнуть вдаль, то увидел бы в том месте, где Волга, разветвляясь на несколько протоков, разбежалась на широком пространстве, среди степи, по берегу небольшой речки Царицы, протекающей по глубокому оврагу, стоит город Царицын, окруженный земляным валом. На валу – стража из царицынских стрельцов. Ворота города крепко заперты. На Волге, против города, стоят струги донской вольницы. С суши окружают Царицын отряды казацкой конницы и пехоты. Они кучками расположились вокруг города, неподалеку от городских стен. А в тридцати верстах от города, в степи, бегут степные калмыки. Они в беспорядке спешат дальше в степь. Мужчины едут верхом на небольших, коренастых и поджарых лошадях. Женщины и дети на двугорбых верблюдах. За ними гонится отряд конных казаков. Невелик казачий отряд, но казаки вооружены с ног до головы, их длинношеии, высокие сильные донцы, привыкшие к своим вооруженным всадникам, слушаются их малейшего движения и то скромно стоят, опустя головы под выстрелами, то, высоко подняв голову, как молния несутся по полю. Впереди отряда скакал сам Разин. Он на лихом сером персидском аргамаке, резко отличавшемся своими красивыми формами от длинношеих, неуклюжих, высоких донцов. Кругом море травянистой степи.