Владислав Мирзоян - Есенин. Гибель. Золотой брегет

Как-то так это должно было выглядеть.

Шнейдер:

– «Есенин был в восторге (у него не было часов).

Беспрестанно открывал их, клал обратно в карман и выни-мал снова, по-детски радуясь.

– Посмотрим, – говорил он, вытаскивая часы из карманчи-ка, – который теперь час? – И, удовлетворившись, с треском захлопывал крышку, а потом, закусив губу и запустив ноготь под заднюю крышку, приоткрывал её, шутливо шепча: – А тут кто?»

Не то ребёнок Есенин, не то дурачок, но радовался часикам.

Шнейдер:

– «А через несколько дней, возвратившись как-то домой из Наркомпроса,

я вошёл в комнату Дункан в ту секунду, когда на моих глазах эти часы, вспыхнув золотом, с треском разбились на части».

Ну, золото не трещит и не так просто брегет разбить на ча-сти, но, видать, расколошматил часики Есенин основательно.

А зачем?

Наверное, семейные разборки.

Но обратите внимание – это произошло «через несколько дней», почти сразу после дарения.

А Наркомпрос – это Луначарский.

Эту фотографию в музее Дункан выдают за спальню Айсе-доры и Есенина в особняке на Пречистенке, где у них было толь-ко две комнаты

в остальных размещалась школа-интернат на 40 девочек и по этой мраморной лестнице два пролёта бежала Дункан с зо-лотыми часами.

Сейчас особняк принадлежит МИДу и проверить это фото проблематично.

Шнейдер:

– «Айседора, побледневшая и сразу осунувшаяся, печально смотрела на остатки часов и свою фотографию, выскочившую из укатившегося золотого кружка.

Есенин никак не мог успокоиться, озираясь вокруг и крутясь на месте».

Во завёлся мужик!

Полнейшее «буйство глаз и половодье чувств».

Шнейдер:

– «На этот раз и мой приход не подействовал. Я пронёс его в ванную, опустил перед умывальником и, нагнув ему голову, открыл душ…»

Герой Шнейдер – отнёс, опустил, нагнул – не боится буйного Есенина.

Шнейдер:

– «Потом хорошенько вытер ему голову и, отбросив по-лотенце, увидел улыбающееся лицо и совсем синие, но ничуть не смущённые глаза.

– Вот какая чертовщина… – сказал он, расчесывая паль-цами волосы, – как скверно вышло… А где Изадора?»

Да уж, конечно, скверно – он теперь за границу без часов поедет.

Шнейдер:

– «Мы вошли к ней. Она сидела в прежней позе, остановив взгляд на белом циферблате, докатившемся до её ног. Непода-лёку лежала и её фотография.

Есенин рванулся вперед, поднял карточку и приник к Айсе-доре.

Она опустила руку на его голову с еще влажными волосами.

– Холодной водой? – она подняла на меня испуганные гла-за, – Он не простудится?

Ни он, ни она не смогли вспомнить и рассказать мне, с чего началась и чем была вызвана вспышка Есенина».

Вот такой вот самодур был этот поэт Есенин.

Переводя на современный язык – баба ему Patek Philippe золотой подарила, а он его вдребезги расколошматил.

И не вспомнил почему.

Есенин не только у Шнейдера, у многих не мотивирован.

То часы разобьёт, то Дуньку свою поколотит, то вместо того, чтобы стихи читать, всех подальше пошлёт – поэт одним словом.

А теперь, собирая пазлы головоломки есенинской биогра-фии, в попытке понять его мотивации, попробуем вычислить, о чём нам недорассказал Шнейдер.

И тогда эта история станет выглядеть несколько иначе…

Вернёмся на шесть лет назад, в 1916 год.

Есенина забирают в армию.

Он служит санитаром.

Отчасти по зрению.

Кстати, Есенин писал в очках. Но, как они не шли его кру-глому лицу, так и нет ни одной фотографии его в очках.

Но попадает он не во фронтовой госпиталь, а в… Царское село.

В военно-санитарный поезд №143 Ея Императорского Вели-чества Государыни Императрицы Александры Федоровны.

Во крестьянину подфартило!

Из избы – чуть не во дворец.

Прям, как Распутину.

Тем военным летом 16-го года Есенин пишет стихотворение:

Оно датировано – 19-22.VII.1916 – три дня писал.

Есениноведы давно уже установили то, о чём Есенин после революции предпочитал помалкивать – стихотворение было на-писано ко дню тезоименитства вдовствующей Императрицы Ма-рии Федоровны и дочери Царя Великой Княжны Марии Нико-лаевны – 22 июня день святой равноапостольной Марии Магда-лины.

Был большой концерт, на котором присутствовала Царская семья. На нём Есенин прочёл это стихотворение, написанное сла-вянской вязью на пергаменте, с орнаментом по периметру в сти-ле допетровской Руси и в папке, обложенной великолепной зо-лотой парчой, преподнёс Великой Княгине Марии Николаевне.

По слухам – в ответ она сняла с пальца золотой перстенёк с аметистом и отдала его поэту.