Е. Тихомиров - Первый царь московский Иоанн IV Васильевич Грозный

Поутру в четверг, в первом часу дня, митрополит велел звонить в большой колокол и ископать гроб, снявши меру, в Архангельском соборе. Собралось духовенство из ближайших областей, архиереи и архимандриты, все московское духовенство. Тело великого князя вынесено было в переднюю избу; дьяки его певчие, большая станица, стояли в дверях у комнаты и пели «Святый Боже». Великую княгиню вынесли на руках из хором на лестницу дети боярские, в сопровождении бояр и боярынь. Тело великого князя Василия было положено в Архангельском соборе подле его родителя.

Жития его было 56 лет, 8 месяцев и 9 дней, а великокняжения 28 лет и 5 недель.

На гробнице его начертана следующая надпись: «В лето 7042 (1533) декабря в 4-й день преставися Благоверный и Христолюбивый Князь Великий Василий Иванович всея России, во иноцех Варлаам».

По смерти Василия Иоанновича опека над малолетним Иоанном и управление великим княжеством принадлежали великой княгине – вдове Елене Васильевне. Это делалось по общепризнанному, подразумевавшемуся обычаю, и потому в подробном описании кончины Василия среди подробных известий о последних словах его и распоряжениях не говорится прямо о том, чтобы великий князь назначил жену свою правительницею; говорится только, что трем приближенным лицам: Михаилу Юрьевичу, князю Михаилу Глинскому и Шигоне – он приказал о великой княгине Елене, как ей без него быть, как к ней боярам ходить. Эти слова о боярском хождении и должны были принимать, как прямо относящиеся к правительственному значению Елены, должны были видеть в них хождение с докладами.

В Псковской летописи говорится о возведении малолетнего Иоанна на престол так: «Начали государя ставить на великокняжение в соборной церкви Пречистыя Богородицы митрополит: Даниил и весь причет церковный, князья, бояре и все православное христианство. Благословил его митрополит крестом и сказал громким голосом: «Бог благословляет тебя, государь, князь великий Иван Васильевич, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Югорский, Пермский, Болгарский, Смоленский и иных земель многих, царь и государь всея Руси! Добр и здоров будь на великом княжении, на столе отца своего». Новому государю пропели многолетие, и пошли к нему князья и бояре, понесли дары многие. После этого отправили по всем городам детей боярских приводить к присяге жителей городских и сельских.

Итак, во главе государства появляются малолетний государь и правительница – женщина, и притом чужестранка из рода ненавистного московским боярам и нелюбимого народом! Чего же можно было ожидать? Казалось бы, что за смертью великого князя неминуемо должны последовать беспорядки. Но вышло обратное: в руках Елены власть нисколько не ослабла; она оказалась достойной того положения, которое выпало на ее долю. Трудным было положение Елены: ее не любили братья покойного государя, у которых она отняла надежду на престолонаследие; не угодила она и дяде своему – князю Михаилу Львовичу Глинскому, который надеялся управлять от ее имени и обманулся в своей надежде.

Самыми доверенными и самыми влиятельными людьми при дворе в первое время по смерти Василия Иоанновича были: князь Михаил Глинский и Шигона Поджогин. В конце княжения Василия Глинский замышлял изменить великому князю московскому и бежать обратно в Литву, но был привезен в Москву и заключен в темницу. Но потом великий князь простил его и перед смертью завещал уважать как дядю своей жены. Таким образом, Глинский и в Москве достиг почти такого же положения, какое имел некогда в Литве при великом князе Александре. Но скоро появился ему опасный соперник – молодой князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, сумевший приобрести особенное расположение великой княгини, сблизившейся с ним, вероятно, при посредстве сестры его Аграфены Челядниной, мамки великого князя. Оболенскому и Глинскому стало тесно друг с другом, и Елена должна была выбирать между ними. Она выбрала Оболенского. Глинский был обвинен в том, что отравил великого князя Василия [3] Летописи говорят, будто он «дал великому князю Василию зелия пити в его болезни, и великого князя в той болезни не стало». (Ник. лет. VII, 2–3. П.С.Р.Л. VIII, 287.) , точно так же, как в Литве обвиняли его в отравлении великого князя Александра. Герберштейн указывает еще на другую причину опалы, постигшей Глинского: он уличал великую княгиню в безнравственности. 19 августа 1534 года Глинский был схвачен и посажен в ту самую темницу, в которой сидел прежде при Василии: здесь он скоро и умер.

Но вернемся немного назад.

Умирающий Василий имел причины беспокоиться о судьбе малолетнего сына: осталось двое его братьев, которые хотя и отказались от прав своих на старшинство, однако могли при первом удобном случае возобновить старые притязания. А эти притязания были тем более опасны, что вельможи, потомки князей, также мечтали и толковали о своих старинных правах и тяготились новым порядком вещей, введенным при Василии и отце его. Если Иоанн III еще советовался со своими боярами и позволял противоречить себе, то Василий III не искал и не принимал ничьего совета, хотел быть сам мудрее всех и все дела, по выражению Берсеня, «сам-третей у постели делал». По словам Герберштейна, Василий «властию своею над подданными превосходил всех монархов в целом свете». Все повиновалось его самовластию. Между тем втайне бояре вздыхали о тех временах, когда их предки не дрожали перед великими князьями, а говорили с ними смело, когда князья без их совета ничего не начинали. Но при таких государях, каковы были Иоанн III и сын его Василий, опасно было шепотом друг с другом поговорить об этом, страшно было даже помышлять…

«Вы бы, братья мои, князь Юрий и князь Андрей, – говорил умирающий Василий братьям, – стояли крепко в своем слове, на чем мы крест целовали». Боярам же он счел нужным напомнить о происхождении своем от Владимира Киевского, напомнить, что он и сын его – прирожденные государи. Василий знал, что в случае усобицы и торжества братьев детям его нельзя ждать пощады от победителя…

Опасения умирающего сбылись: тотчас после похорон Василия великой княгине донесли уже о крамоле. Князь Юрий Иванович прислал дьяка своего, Третьяка Тишкова, к московскому боярину, князю Андрею Шуйскому, звать его к себе на службу. Шуйский сказал дьяку: «Князь ваш вчера крест целовал великому князю, клялся добра ему хотеть, а теперь от него людей зовет!» Третьяк отвечал на это: «Князя Юрия бояре приводили заперши к целованию, а сами ему за великого князя присяги не дали: так это что за целование? Это невольное целование!» Андрей Шуйский передал об этом князю Горбатому, тот сказал боярам, а бояре – великой княгине. Елена отвечала им: «Вчера вы крест целовали сыну моему на том, что будете ему служить и во всем добра хотеть: так вы по тому и делайте. Если является зло, то не давайте ему усилиться». По приказанию великой княгини Юрий был схвачен. Его посадили в тюрьму и там уморили [4] Он погребен в Архангельском соборе. На гробнице его следующая надпись: «В лето 7044 (1536) августа в 3-й день преставися Благоверный Князь Георгий Иванович Дмитровской». .