Эрнест Питаваль - В борьбе за трон

Лорд Уорвик не сказал на это ничего; он и его спутник молча дошли обратно до того места, где их дороги разделились. Уорвик на прощание пожал руку Сэррея и промолвил:

– Генри Говард! Если бы пророчеству все-таки было суждено сбыться, то у вас найдется мститель, как нашелся он и у леди Маргариты.

Сэррей в шутливом тоне обещал то же самое. Однако его веселость была ненатуральной. Какое-то недоброе предчувствие легло тяжелым гнетом на его сердце. В первый раз сегодня английский Петрарка не пел никакой страстной песни, прохаживаясь по узорному мраморному полу своего дворца.

Уорвик не ошибся в своем суждении о короле Генрихе, когда сказал, что в данном случае Анне Болейн предстоит поплатиться ни более ни менее как своей головой. На другой же день леди Джейн Сеймур видели верхом на белоснежном иноходце, в расшитом золотом платье; она скакала рядом с королем по Сент-Джеймскому парку, но ее прекрасную голову увенчивала только дворянская корона из черного бархата, унизанная жемчугом.

Вскоре иная корона должна была украсить ее благовонные кудри. В то время, когда она с веселыми шутками ехала возле Генриха, супругу короля, несчастную Анну Болейн, отводили в Тауэр; ее обвинили перед парламентом в прелюбодеянии, которое она будто бы совершила с пятью дворянами, между прочим, со своим родным братом. В надежде на обещанное помилование, один из обвиняемых дал ложное показание, после чего все они были приговорены к смерти и казнены. Анне Болейн также вынесли смертный приговор. Обсуждали, следует ли обезглавить ее или сжечь живую. Однако Генрих в воспоминание сладостных часов, пережитых им с нею, решил в виде милости обречь ее секире палача.

Это не была уже гордая красавица, насмехавшаяся над Екатериной Арагонской; проникнутая глубоким раскаянием, Анна Болейн бросилась к ногам жены тюремного смотрителя и умоляла эту женщину пойти к дочери отринутой королевы, принцессе Марии Тюдор, чтобы, обняв ее колени, просить прощения от ее имени за то бедствие, которое навлекла она на принцессу с ее царственной матерью.

Несчастной осужденной не разрешили даже повидаться с ребенком, которого подарила она Генриху, – с златокудрой Елизаветой, похожей на нее как две капли воды. Мужество покинуло Анну при виде эшафота. В диком безумии она разразилась хохотом, потом задрожала от страха, и молилась, и плакала.

В тот же день, когда голова Анны Болейн скатилась на песок, в Виндзорском дворце гремела праздничная музыка. Король Генрих вел Иоанну Сеймур к алтарю.

Прошло несколько лет с того дня, когда Генри Говард с лордом Уорвиком стояли перед Маргаритой Мор, и многое изменилось с тех пор. Джейн Сеймур после недолгого замужества умерла после родов, и король Генрих отправил своего приближенного, сэра Томаса Кромвеля, в Клеве, просить для него руки принцессы Анны. Когда невеста, обвенчанная по обычаю того времени с королевским посланником вместо короля, была привезена к нему, то король нашел ее безобразной и разразился бранью, говоря, что ему вместо жены привели толстую фландрскую кобылу. Он устроил вторичный развод, с Анной Клевской, а посредника этого брака приказал обезглавить.

Томас Кромвель, по словам палача в Тауэре, не позволил завязать себе глаза перед казнью; он пожелал умереть с ясным взором, устремленным в будущее.

– Скажите королю Генриху, – были его последние слова, – что он поступил нехорошо, в насмешку упрекнув меня, будто бы я, сын кузнеца, плохо подковал его, обманув насчет огромной, толстой брабантской лошади, которая умеет ржать только на нижнегерманском наречии. Да будет ему известно, что сто лет спустя внук этого кузнеца выкует железо, которым будет казнен король Англии.

Окончив эту речь, Кромвель положил голову на плаху, а когда она была отрублена, мертвые, остановившиеся глаза казненного так и остались широко раскрытыми и выпученными, точно его взор действительно прозревал будущее. Сколько их ни закрывали, они снова открывались словно невидимой рукой, и голова Кромвеля осталась лежать в гробу как бы зрячая.

– Это означает, – пояснил палач, – что лишь после того, как новый Кромвель отмстит за своего предка, умертвив короля Англии, обезглавленный сомкнет наконец свои вежды.

После того однажды на пиру у архиепископа Винчестерского Генрих увидал грациозную, пленительную Екатерину Говард, племянницу герцогов Норфолк и двоюродную сестру графа Сэррея. Напрасно граф Сэррей предостерегал свою родственницу против кровавого наследия Анны Болейн, Екатерина не послушала его предостережений; она протянула руку королю и сделала его настолько счастливым, что он заказывал по всем церквам благодарственные молебствия за свое супружеское счастье.

Однако непостоянство сладострастника и тут довело его до пресыщения, а предлог предать суду надоевшую жену был скоро найден. Раньше своего брака с королем Екатерина состояла в нежных отношениях с неким Дургемом и предназначалась в супруги другому дворянину. Оба эти человека – бывший любовник и жених – были немедленно приговорены к смертной казни, а несчастную королеву таскали с допроса на допрос, хотя она не могла дать иные показания, кроме того, что горько раскаивается в своем прежнем легкомыслии, но не признает себя виновной ни в какой неверности своему супругу.

Однако Екатерину обвинили в государственном преступлении, так как она скрыла, что была уже не девушка, когда отдавала Генриху свою руку.

Снова зазвонил погребальный колокол, и черный флаг на зубцах Тауэра возвестил, что голова королевы упала под секирою палача, а герольды провозглашали на улицах Лондона, что, «по праву и справедливости», герб и имя казненной королевы должны исчезнуть со всех общественных зданий, а все ее портреты подлежат конфискации.

Это последнее бесчестье было придумано графом Линкольном, министром Генриха VIII и заклятым врагом Екатерины Говард.

Во дворце могущественного графа Килдара, у углового окна, в среднем этаже, виднелась высокая, стройная фигура девушки, наблюдавшей сквозь слезы за тем, как констебли снимали с таверны вывеску с гербом королевы Екатерины. Пульс девушки лихорадочно бился, красивые члены дрожали от ужаса, а сердце сжималось невыразимой тоскою.

– Бедный Генри! – вздохнув, промолвила она. – Как должно быть тяжело ему в настоящую минуту!.. Его сестра казнена, родовой герб его имени подвергается поношению, а самому ему, его брату и всем близким грозит опасность тяжкой немилости короля! Ведь они ближайшие родственники несчастной Екатерины, а Генрих – этот ужасный тиран, не щадящий никого, кто так или иначе навлек на себя его гнев, – не остановится распространить свою ненависть на всех, кто был близок к виновному… Господи, научи меня, что мне сделать, как помочь Сэрреям? Ведь они – друзья нашего дома, и я сроднилась с ними всей душой!.. Если их постигнет какое-либо несчастье, оно так же тяжко, как и их, поразит и меня!.. Пойти к отцу, просить у него заступничества? Но согласится ли он на это? Ведь он так дорожит своим положением при дворе!..