Эрнест Питаваль - В борьбе за трон

Маргарита протянула свою худую руку и, схватив прекрасную, обнаженную руку леди Бетси, блиставшую белизной, прошептала, сверкая глазами:

– Будь я так красива, как вы, я не плакала бы и не предавалась бы бессильному отчаянию, когда бешеный злодей замучил моего отца. Я вскружила бы голову развратнику своею улыбкой и умертвила бы его ядом ненависти; я наслаждалась бы его мучением…

– Перестаньте! – содрогаясь перебила леди Килдар. – Уже одно подозрение, что я отгадала вашу мысль, внушает мне ужас. Лучше смерть, чем подобное лицемерие! По-вашему, мне следовало бы дарить улыбкой убийцу моего лучшего друга, следовало бы найти в себе достаточно силы, чтобы скрывать свою ненависть и презрение к злодею под маской любви?

– Миледи, ваша ненависть холодна, если мщение пугает вас.

– Она не холодна, но не хочет осквернять себя предательством. Требуйте от меня всего, но не заставляйте краснеть перед самой собою и незабвенным образом Генри Сэррея.

– Уорвик предупреждал меня, что вы станете противиться, но я не поверила ему.

– А разве лорду Уорвику известен ваш план?

– Он слышал от меня о нем и заранее предсказал ваш ответ.

– Тем не менее вы пришли ко мне?

– Я не сообщила вам еще, чего потребует лорд Уорвик от вас, если предсмертное желание умершего священно для вас.

– Тогда говорите; милорд не потребует от меня ничего унизительного для моей чести.

– Миледи, лорд Уорвик воспитал Роберта Сэррея, брата казненного Генри Сэррея, и этим поставил себя во враждебные отношения ко двору. Он предоставляет вашему влиянию сделать возможным его возвращение в Лондон.

– Моему влиянию? Это насмешка или шутка?

– По мнению лорда, в награду за то, что вы, леди Бетси, преодолеете свое горе, граф Килдар согласится на все. Ваш отец могуществен, но рискует попасть в немилость у короля, если вы, его дочь, станете горевать о Сэррее. Миледи, если вы в состоянии замкнуть свою скорбь в груди и ценой вашего появления при дворе склонить своего отца к тому, чтобы он потребовал безнаказанности Уорвика, то это будет первым шагом к отмщению за убитого. Лорд Уорвик добивается не только благосклонности короля Генриха, но также и дружбы вашего отца.

– Чтобы составить заговор против короля? Мой отец никогда не согласится содействовать ему в этом.

– Миледи, я только исполняю поручение, а решать должны вы сами. Завтра предстоит турнир в Винчестере. Граф Килдар потребует, чтобы вы появились на празднике, а он отлично знает, что с вашей стороны это будет тяжелой жертвой, так как он знает, какую ненависть питаете вы к королю за казнь вашего лучшего друга. И, поверьте мне, граф охотно согласится на ваши условия.

– Он назовет меня сумасшедшей, потому что посланный Уорвика только что привез письмо Сэррея с отказом от подданства.

– Миледи, ответ вашего отца будет иным, когда вы передадите ему вот это письмо лорда Уорвика и прибавите от себя, что он может рассчитывать на ваше послушание его отцовской воле в случае его согласия и на ваше упорство в случае его отказа.

Леди Килдар отрицательно покачала головой.

– Нет, нет! Я не упорствую против родительской воли, если требую от отца уважения к моим священнейшим чувствам и пощады моему сердцу, исходящему кровью; но если я поставлю свое послушание ценой за услугу с его стороны, то отец вправе счесть мое горе притворством, а меня – лицемеркой. Он стал бы презирать меня за это… Нет, я никогда не соглашусь на подобную сделку!

– Миледи, я вижу, что лорд Уорвик ошибся: он думал, что в день казни Сэррея в вашем сердце не может быть места иным чувствам, кроме жажды мщения его врагам, что вы не колеблясь ухватитесь за каждого, кто обещает вам отмстить за его смерть. Между тем оказывается, что вы благоразумны, миледи, что вы обдумываете, сомневаетесь… взвешиваете…

– Довольно! – гордо перебила гостью леди Бетси. – Где письмо лорда? Я передам его отцу, но решу сама, чего мне пристойно требовать.

– Ну, нет, миледи, – возразила Маргарита, – вас также лишают доверия, когда вы не хотите оказать его другим. Граф Килдар лишь тогда может получить это послание, когда он убедится, что своим отказом навсегда оттолкнет от себя сердце своей дочери. Вы должны примкнуть к нам безусловно, в память вашего друга Сэррея. Но, может быть, вы не согласны на это? Ведь, правда, смерть расторгает множество уз; очевидно, он достоин только слез слабой женщины, но не жертвы.

Леди Бетси вырвала из рук Маргариты пергамент и воскликнула с пылающим лицом:

– Вы жестоки, но справедливы. Я была бы недостойна моего Генри, если бы колебалась. Лорд Уорвик был единственным, последним другом Генри Говарда; передайте же ему, что он может рассчитывать на меня.

Улыбка торжества промелькнула по холодным чертам Маргариты: она одержала победу.

Час спустя леди Килдар стояла перед отцом. Граф пришел сам изъявить ей свою волю, узнав от своей супруги, что их дочь не скрывает своего горя по поводу казни Сэррея даже в присутствии принцессы Елизаветы.

Граф Килдар был вспыльчивый, горячий человек, но именно эта необузданность нрава и заслужила ему королевское благоволение. Он принадлежал к числу тех, которые особенно усердно свирепствовали против католиков, когда Генрих VIII обнародовал новое, англиканское вероисповедание. Когда же его представили на суд короля за тяжкие преступления, особенно за сожжение церкви в ирландском городе Кэшеле, то граф Килдар заносчиво подтвердил на допросе, что действительно сжег церковь, и прибавил еще с видом упорства: «Я не посягнул бы на эти стены, если бы не знал, что в них находится архиепископ Дублинский».

Последний, присутствовавший при этом, обратился тогда к королю с такими словами: «Вы видите, ваше величество, что это за человек; всей Ирландии не управиться с ним». – «Так, – произнес Генрих VIII, – тогда будет лучше всего, если он сам станет управлять всею Ирландией!» И граф Килдар был немедленно назначен ирландским вице-королем. Это создало ему влияние, которое приходилось уважать даже самому королю. И Генрих VIII охотно делал это; он любил облекать властью своих любимцев и бывал неумолим и жесток лишь в том случае, когда затрагивали его слабости. Он не прощал, если кто-нибудь отказывался признать церковное учение, созданное его тщеславием, когда ему предстояло или порвать с Римом, или подчиниться, и с кровожадной жестокостью преследовал каждого, кто ставил преграды его сладострастным желаниям или давал понять, что видит в его жестокости нечто иное, а не справедливый приговор.

Поэтому граф Килдар рисковал очень многим, если бы его дочь отказалась присутствовать на придворном празднике. Печаль по государственном преступнике являлась в глазах Генриха VIII равносильной самому государственному преступлению, и король должен был принять это к сердцу вдвое сильнее из-за того, что Генри Сэррей приходился родственником казненной королеве.