Валерий Есенков - Иоанн царь московский Грозный

Только тут обнаруживается, главным образом на удивленье потомкам, что ни боярская Дума, ни правительница Елена Васильевна, ни конюший Иван Федорович, ни подручные князья и бояре и думать не думают о полной победе, об окончательном разгроме зарвавшегося врага. Им бы овладеть Вильной и тем положить конец беспрестанным набегам литвы, а им мерещится неприятель в Москве. Они совместными усилиями принимают решение исполнить давний замысел великого князя Василия Ивановича: укрепить беззащитный московский посад глубоким рвом и стеной, поскольку, в случае наскока литовцев или татар, крепкие кремлевские стены не вместят ищущих спасения горожан, число которых слишком быстро и непрерывно растет.

Правда, на такое громадное, ведущееся с безрассудным размахом строительство требуются такие же громадные средства: подрядчикам надо платить, а подрядчики страсть как любят украсть. Казна московского великого князя, оставленная таким рачительным хозяином, как Василий Иванович, с полной исправности, в неё поступают дани и пошлины с вотчин и городов, принадлежащих лично великому князю, но, само собой разумеется, правительница Елена Васильевна не склонна её открывать. Конюший Иван Федорович слишком беден, даже если бы вдруг заболел желанием оказать денежную помощь строительству. Подручные князья и бояре несут одну-единственную обязанность перед русской землей: по первому зову великого князя являются конно, людно и оружно и отправляются в поход, во время которого, как выясняется, не столько истребляют противника сколько грабят и жгут беззащитных селян. Их вотчины ограждены привилегиями от каких-либо сборов и пошлин, как ограждены они и от великокняжеского суда, с этих вотчин в казну великого князя не прибавляется даже полушки.

Собственно, новые сооружения возводятся для защиты торговых и посадских людей, которых в первую очередь грабят и жгут. Что ж, московское купечество готово раскрыть сундуки, однако подрядчики отказываются брать деньги из их сундуков. Со дня смерти великого князя Василия Ивановича проходит немногим более года, а положение на денежном рынке становится безобразным. Пока правительница Елена Васильевна и конюший Иван Федорович, с одной стороны, подручные князья и бояре, с другой стороны, возятся с удельным князем Юрием Ивановичем, с князем Михаилом Львовичем, с опекунским советом и делят власть между собой, во всех сферах жизни понемногу нарушается разумно и к общему удовольствию заведенный порядок. Великий князь Василий Иванович почти полностью вывел татьбу и разбои, теперь татьба и разбои взрастаются с новой, уже вовсе безудержной силой. Великий князь Василий Иванович успешно вел непримиримую войну с фальшивомонетчиками, этим негодяям и жуликам секли кисти рук, рот заливали расплавленным оловом, и, хотя никакие самые жестокие, самые бесчеловечные меры не в состоянии справиться там, где затронута частная выгода, подделка монеты производится осторожно и медленно, теперь фальшивомонетчики распускаются окончательно, из фунта полновесного серебра уже чеканят десять рублей вместо определенных законом пяти, что, натурально, подрывает торговлю, останавливает дела, исподволь истощает казну не только великого князя, но и каждого из подручных князей и бояр.

Новым правителям приходится предпринять какие-то меры, и новые правители их принимают, однако принимают меры такие, которые обнаруживают, что новые правители тоже скорее мошенники, чем люди с широким, государственным пониманием хода вещей.

Что касается татьбы и разбоя, то вся ответственность за эти нетерпимые в любом благоустроенном обществе злодеяния просто-напросто перекладывается на плечи местных властей учреждением губных старост, которые отныне обязаны наводить строгий полицейский порядок во вверенных их попечению волостях, прием жульнический и сам по себе, однако замечательно стойкий, должно быть, бессмертный, поскольку применяется и в более поздние времена, причем губной староста получает право по первому подозрению взять под стражу и подвергнуть пытке любого жителя волости, что без неусыпного и жесткого контроля со стороны центральных властей не может не приводить к произволу.

С фальшивомонетчиками поступают более разумно и эффективно. В марте 1535 года повсеместно изымается из обращения вся испорченная обрезанием или подделкой монета. Вместо обрезанной или подделанной чеканится новая. По замыслу такого мероприятия новая монета должна быть полновесной, как прежде. Чтобы пресечь хождение старых монет, на которых выбивался всадник с мечом, на новой монете выбивается всадник с копьем, отчего новая монета тотчас получает имя копейки. Понятно, что изъятие обрезанных или поддельных монет и чеканка копеек производится казной великого князя, а казне великого князя тоже наличные деньги нужны. По этой причине выходит постановление из фунта полновесного серебра чеканить все-таки шесть монет, а не прежние пять, что позволяет казне за здорово живешь заграбастать солидный доход и понести и свою долю затрат на укрепленье посада.

В мае 1535 года после торжественного молебна закладывается первый камень новой стены. От Неглинной к Москве-реке через Троицкую площадь и Васильевский луг прорывается ров, по внутреннему краю рва возводится каменная стена и четыре башни с воротами Сретенскими, Троицкими, Всесвятскими и Козмодемьянскими, а обнесенному новой стеной городскому пространству присваивается татарское имя Китай. Заодно в разное время обновляется несколько крепостей на западных и восточных украйнах, закладываются две-три новые крепости, но более по разумению самих воевод, которые ведают обороной украйн, чем благоразумием московских властей.

Когда ведется громадное строительство, а никто не хочет платить, приходится бесцеремонно, с особенной жестокостью налегать на даровой труд окрестных землепашцев, звероловов и рыбарей, которым суждено извечно расплачиваться потом и кровью как за блистательные, так и за преступные деянья навязавшихся на их шею правителей. С какой-то беспримерной отвагой беззаконные власти безвременья обращаются с прежде всегда неприкосновенными доходами церкви. Поборы на возведение городских укреплений в Москве взимают не только с торговых и посадских людей, что, естественно, имеет под собой хотя бы видимость морального права, но также и с духовенства. По всей вероятности, уклончивый митрополит Даниил чует противника в новгородском архиепископе, а потому с его молчаливого согласия казна взимает с новгородских монастырей и церквей крупную, близкую к разорению сумму на выкуп русских пленников из татарского плена. Средств всё равно ни на что не хватает. Тогда новые власти попросту отписывают в казну все пожни новгородских монастырей и предлагают эти же пожни в аренду тем же монастырям, что является беспримерным бесчинством, давненько не виданным на Русской земле. Понятно, почему молчит митрополит Даниил, но и новгородский архиепископ, человек дальновидный, тоже молчит, тем не менее с этого поистине несчастного дня православная церковь отказывается поддерживать новую власть, отчего и без того слабая, физически и морально, новая власть становится вдвое, если не втрое слабей.