Лейла Элораби Салем - Златые купола над Русью. Книга 1

5. НОВАЯ ЖЕНА

Еще накануне приезда, когда Иван Фрязин встретил Софью с приглашением от князя и подарками более роскошными, нежели прежде, лицо принцессы просияло от радости и счастья ожидания. В мечтах своих она рисовала Москву сказочно-огромным городом с белоснежными дворцами да башнями и величественными храмами, какие видела она в Константинополе и Риме. И ежели неведомая Москва не превосходила по величине этим древним оплотам христианства, то непременно должна была бы быть не меньших размеров.

Вот, кортеж подъехал к воротам то ли городка, то ли деревушки с покосившимися домишками по берегам реки да небольшими церквями. Софья привстала с сиденья, зорько оглянулась в окно: по обочинам кривых дорог, если это можно назвать дорогами, тянулись люди, чей пыл разбивался о ряд стрельцов с бердышами наперевес. В толпе кричали, махали руками и Софья понимала, что они приветствуют ее.

К княжеским саням подъехал Иван Фрязин, наклонился и промолвил по-итальянски:

– Госпожа, наконец, вы прибыли в Москву.

– Как? Уже мы в Москве? – воскликнула принцесса и на лице ее отразилось удивление, смешанное с разочарованием: неужто столицей русского царства является эта деревня, по размерам меньше Пскова? Каков же тогда князь, суженный ее? Неужто и он предстанет пред ней диким, грязным варваром в медвежьей шкуре, как изображают московитов в Европе? О нет! Только не это! Уж лучше смерть!

Дабы скрыть волнение, Софья незаметно перекрестилась и еще плотнее закуталась в соболью шубу, изо всех сил стараясь подавить нарастающую дрожь во всем теле.

Сани подъехали к большому терему с высоким крыльцом, украшенным толстыми резными столбами. На первых ступенях стояла стража в красных кафтанах, а в центре возвышался надо всеми митрополит с большим крестом на груди, а вокруг него, словно херувимы у божьего трона, стояли с хоругвями да иконами молодые послушники и диаконы. Софья с помощью слуг выбралась из саней, неуклюже упираясь ногами в сапожках на высоких каблуках о снег. Ей было страшно, она почему-то не смела поднять глаза на владыку, сама не зная того. Горечь подступила к самому горлу, сдавив дыхание, и если бы ни слуги, то принцесса упала бы в обморок прямо под ноги будущим подданным.

Стоящий за спиной молодой диакон Никита Попович наклонился к уху митрополита и прошептал:

– Девица-то слабовата здоровьем – вместо румянца бледность одна. Как бы беды для нас от нее не было.

– О сим никто, кроме князя, знать не должен: его воля, какую из девиц под венец вести, об остальном не нам печалиться.

– А коли латынщиков введет к нам?

– Об этом не волнуйся. Государь не допустит поругательства над верой нашей.

О том и закончили разговор, но принцесса не слышала сих речей.

Принцесса стояла, опустив глаза – боялась взглянуть по сторонам. Вокруг все разом встрепенулись, встали в ряд и низко склонились в поклоне. Софья почему-то сразу догадалась, что на широкое крыльцо, осматривая подворье, вышел князь и от этой мысли у девушке подкосились ноги. Однако любопытство взяло вверх над первым страхом и она подняла очи, возложив десницу на грудь там, где билось сердце, и какого же было ее удивление: вместо неотесанного дикаря в звериных шкурах перед ней предстал чернобровый статный мужчина, еще молодой, пригожий лицом и высокого роста, облаченный в длиннополый златотканый кафтан, на плечах сияли изумрудами и яхонтами бармы, а на голове сияла ярче солнца шапка Мономаха – работа дивной красоты! По всему телу принцессы пробежал электрический ток, в душе ее родилось иное, новое чувство, которое можно назвать симпатией. Она уже корила себя за гнусные мысли о князе, смеясь на саму себя; представляла Москву огромным белокаменным городом, а оказалась в деревне с домами из грубых, необтесанных бревен; представляла московского князя видом первобытного вождя, а узрела красивого господина в убранстве роскошнее, нежели наряды европейских монархов. Как это бывает всегда: мы думаем одно, а оказывается совсем иное.

Все еще очарованная красотой великого князя, Софья присела в реверансе, даже не заметив за спиной Ивана Васильевича престарелую женщину и подростка лет четырнадцати, одетых также роскошно, как и сам государь. Иван Васильевич измерил принцессу высокомерным взглядом, спросил лишь:

– Православная?

– Да, господин, – промолвила девушка и вытащила из-под одежды серебряный тельник, что надел на нее когда-то отец: сие распятие сопровождало ее всю жизнь и было для нее родительским благословением.

– Чего же лба не перекрестишь, православная? – задал иной вопрос князь и мельком взглянул на кардинала Антонио, который весь так и покрылся румянцем.

Софья сурово сжала губы – ей легче было бы пережить плевок в лицо, чем ощущать такое недоверие, однако она была женщиной и потому не смела противиться судьбе. Быстро сотворила справа налево крестное знамя и вновь взглянула Ивану Васильевичу прямо в глаза, взгляда не оторвала. Князя позабавил ее гнев и невольно повлек к принцессе, чего он никогда не ощущал с иными девицами – скромными и робкими. Сын князя, Иван Младой, лишь только взглянул на будущую мачеху и, закусив нижнюю губу, насупился: не понравилась она ему, почувствовал мальчик незыблемую ревность, ибо боялся за свое будущее, если вдруг гречанка подарит отцу сына.

Князь улыбнулся, как улыбаются несмышленным детям, и лишь затем обратился к митрополиту:

– Отче, обручи нас, дабы царевна византийская стала моей женой, – после этих слов обернулся к матери, склонил пред ней голову, тихо молвил, – благослови, матушка.

Старая княгиня дрожащей рукой перекрестила сына и Софью, прошептав со слезами на глазах:

– На долгие лета, дети мои, да пребудет милость Божью над вами.

В ветхом соборе с покосившимися стенами было душно от множества свечей, дневной полумрак тускло освещал скромное благоволение православных, что столпились на паперти, подворье и у входа. Наблюдать воочию бракосочетание могли лишь бояре, дьяки да родственники князя. Софья, одетое в шелковое греческое платье, приняла из рук митрополита благословение, припадала губами к иконам, отпивала из золотой чаши вместе с князем кагор. После церемонии под радостные крики толпы на радость православным – русским и грекам, и на посрамление иезуитам, которых не допустили в храм, молодожены воротились во дворец, сидели за пышным столом вместе с гостями, наслаждаясь всевозможными яствами, сладким медом да дурманящим ромейским вином. Греческие подданные Софьи внесли на золотых подносах фрукты, диковинные для русского глаза: апельсины, мандарины, гранаты. Все это, пояснила молодая княгиня, произрастает в Италии, в стране, где нет морозов и снегов, но, добавила она, потребовалось немало усилий, дабы сохранить плоды в целости и сохранности. Кардинал со своими людьми также присутствовал на пиру, поднимал кубки за молодых, однако во взгляде княжеском, в отношении бояр к ним, римские посланники осознали, что зазря ждут положительного ответа по поводу унии – слиянию двух церквей – православной и католической. Тщетно ждет с надеждой в Ватикане Папа поклон признания от Ивана Васильевича.