Лейла Элораби Салем - Златые купола над Русью. Книга 1

© Лейла Элораби Салем, 2017

ISBN 978-5-4490-1288-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. ДУМЫ КНЯЗЯ

На землю еще с вечера падал мягкий пушистый снег. Первый снег. Не было холодно, а даже, наоборот, посветлело, потеплело. Лучи предутреннего солнца тускло осветили кривые, узкие улицы Москвы – нового стольного града, еще небольшого, строящегося. Здесь путник не смог бы лицезреть ни белокаменных соборов, ни величественного Кремля с искусными бойницами, ни Красной Площади, вымощенной плитами. То был новый городок, более похожий на обжитую деревню, чьи дальние, ветхие домишки граничили с густым лесом. Даже палаты княжеские, даже храмы вокруг него были построены из бревен – тогда русский народ не ведал о кирпиче. Но сегодня, в это погожее утро, город как бы преобразился: все, на что упали хлопья снега, стало белым, словно выточенным из серебра. Сие привлекало взор, радовало своей красотой этого заснежено-белого холодного рая северной стороны.

Неподалеку раздался колокольный звон, прорезавший полусонную тишину, за ним вторили иные колокола. Призыв к заутренней.

Князь московский Иван Васильевич, сын Василия Темного и Марии Ярославны, дочери князя Ярослава Боровского, любил это время – то утреннее время покоя и тишины, когда можно было, не заботясь о сане и дум ближайших советников, сидеть вот так просто на высокой кровати, свесив босые ноги, и благоговейно глядеть в окно, умиротворенно любоваться на открытый далекий мир как простой человек; да, да – как человек. Так было всегда до недавнего времени, пока думы князя не устремились за пределы Москвы, за пределы всего русского мира туда, где светит жаркое солнце, на деревьях созревают диковинные райские плоды, а под мраморными ступенями дворцов и вилл плещется море. Это была Италия, благословенная земля, построенная на руинах некогда могущественной Римской Империи. Иван Васильевич со сладострастием вспомнил то время, когда к нему из Рима прибыло посольство во главе с кардиналом Виссарионом, который предложил московскому государю в жены молодую принцессу Софью – племянницу последнего византийского императора. Князь с глубоким почтением принял итальянских послов, одарил их роскошными шубами, получив себе в подарок дары Папы Павла II. Однако, не ответив послам ни да, ни нет, отправил с ними в обратный путь своего доверенного человека Ивана Фрязина, который вскоре вернулся в Москву с письмом от Папы и портретом греческой царевны. Портрет понравился князю, он нашел белокожее лицо и большие черные глаза прекрасными, но в то же время не мог без ведома бояр, митрополита и матери решиться на новый брак не просто с иной девицей, а чужеземкой, которой были чужды русские законы. И старая княгиня, и владыки, и думные бояре нашли сей брак благоприятным, благо, Византия, пусть и оказавшаяся в руках турок-агарян, все же была колыбелью православия, сама княгиня Ольга некогда бывала в Константинополе, где и приняла крещение. Из всех думных советников лишь один – боярин Григорий Мамонов посмел заявить, что не верит ни фрязям, ни вере царственной сироты.

– Италийцы уж больно хитры, нет их словам веры, – молвил боярин, – ты, князь, делаешь большую ошибку, что женишься на чужеземке. Как знать, не в с говоре она с латинскими попами, недаром, что их главарь просватал ее тебе. Да и как знать, не является ли сие искушение диавольское, – он указал на портрет и все находящиеся в палате перекрестились, – приукрашенным? Неужто тебе не ведомо, как это часто бывает в иных землях, когда пригожая девица с портрета оказывалась прокаженной аль хромой. Каков позор будет нам, ежели невеста не окажется…

Ему не дала договорить княгиня Мария Ярославна. Грозно стукнув по столу, женщина перевела постаревшее лицо на Григория Андреевича и проговорила:

– Не гоже боярину поступать против слов князя московского!

Мамонов потупил взор, однако в душе не чувствовал стыда – он не боялся говорить, что думал.

Князь Иван сделал знак Фрязину, тот выступил вперед пред светлые очи государя.

– Молви, – приказал князь.

– Я бывал в Риме и воочию лицезрел византийскую царевну. Девица сия прекраснее, чем на портрете, вельми. Ростом не мала и не высока, очи ее велики черные, волосы большие по плечам ниспадают. Признаться, она достойная преемница византийских императоров.

При этих словах лицо князя, еще молодое, просветлело, взгляд темных глаз загорелся хитрым огоньком. Выпущены новые, еще одни стрелы в сердца тайных недругов и завистников.

– Слышали все? – воскликнул он зычным голосом и от голоса этого у присутствующих подкосились ноги. – Сам Господь благословляет сий союз! Ты, Иван, – обратился он вновь к Фрязину, – собирайся в путь-дорогу, на твои плечи возлагаю я приезд княжеской невесты да не забудь присмотреть за Папой и его попами, уж ни скрывают они что-либо от нас, – с этими словами Иван Васильевич стукнул посохом и встал с резного кресла, заменяющее трон. Этим он поставил точку в разговоре; и сейчас ему удалось угодить всем: церковникам, властолюбивой матери, боярам и при этом исполнив то, что хотелось ему.

Прошло три года, и вот кортеж невесты должен вскоре прибыть в Москву. Падал снег и на душе князя стало также светло, как в это утро. От одной мысли, что придется сжимать юное, горячее тело гречанки в своих объятиях, приводило Ивана Васильевича в восторг. Одно пугало его – выдержит ли принцесса русских холодов? Благополучно ли доберется до Москвы?

– Бог в помощь, – сказал князь, перекрестясь.

2. СТАРШИЙ СЫН

Он родился в конце зимы. Тогда вот также падал снег, только не первый, но последний. Солнце грело еще по-зимнему, но день казался по-весеннему длинным. И в этот благословенный миг из почивальни Марии Борисовны – первой княжеской супруги, раздался младенческий крик, старуха-повитуха вручила в руки молодого князя драгоценный дар – первенца, такого долгожданного и любимого. Лицом и статью княжич, крещенный тоже Иваном, прозванным Младым, походил на отца, но сердцем привязан был более к матери, и когда та умерла, долго горевал. И даже, когда Иван Васильевич порешил жениться во второй раз не просто на девице, а на иноземной принцессе, мальчик в душе обозлился, вменив о светлой памяти матери, однако не высказал отцу неудовольства, даже бабки своей ни о чем не молвил, а лишь, утопив слезы в молитвах, просил Бога об отмене сего брака. Его детским надеждам не суждено было сбыться – кортеж с неведомой гречанкой вскоре должен был въехать в московские ворота.

Иван Васильевич вымыл руки, ополоснул лицо холодной водой, слуга смочил его волосы и бороду медовым мылом, пригладил густые пряди гребнем. Иные слуги облачили князя в одеяния златотканые, водрузили на грудь его большой золотой крест с драгоценными каменьями, что ярко переливались при свете дня. Иван Васильевич вышел из покоев, за ним следом полукольцом двинулись рынды с секирами наперевес – все как на подбор: рослые, молодые. С сыном князь столкнулся в переходах дворца. Четырнадцатилетний княжич совершил взмахом руки поклон отцу, поцеловал его десницу, тот приложил ладонь на темя мальчика, благословив молитвами родительскими, тихо спросил: