Валерий Рябых - Загадка Симфосия. Исторический детектив

Эй, русский дух, где ты там?!

Тщетно?

Нет русского духа, – испарился…

Сия беззаглавная, по-нашему безголосая, рукопись, вшитая в ветхий по древности свод, найдена мною случайно при разборе манускриптов Мисаил Пестручевой (2) обители, спаленной безбожными агарянами. Повесть сия открыла мне, грешному, оконце в давнее прошлое. Отверзла завесу веков минувших, раскрыла греховную суетность помышлений и страстей наших пращуров.

Мудр был Екклесиаст (3) сказавший, что нет ничего нового под луной, ибо человек по сути своей неизменен и низменнен! В грехе зачатый, в грехе пребывает, грехи копит, грехами грехи отбелить старается. Но тщетны его потуги, видимо, нет истинного раскаянья на белом свете? Умалчиваю токмо о воистину божьих подвижниках. Остальной люд из праха вышел, во прах и вернется.

Явится ли повесть сия назиданием для племени грядущего? По моему разумению – нет! Ибо люди не приемлют поучений прошлого, не прислушиваются наставлений прадедов, а вершат все на свой суд и лад. И закоснели в тупом упрямстве на веки вечные, что даже Святое Писание им не указ, а лишь повод для двоедушных иеремиад (4) на собственное слабоволие и бессилие.

Так стоит ли множить бессчетный сонм сочинений, повествующих о людской гордыне и скорби? Стоит ли приумножать сколки исчезнувших дней, тем самым, вводя в соблазн умозрительных обличений людей нынешнего и будущих поколений?

Вправе ли я, ничтожный мних, быть орудием замысла прошлого летописца, когда самоя его воля и желание осталась с ним во тлене?

Один из отцов наших сказывал, что всякое событие, коль оно не закреплено на пергамене, забудется и утратится для людей. В великое сомнение ввергают меня таковые слова. Ибо есть знание благое и есть знание зловредное, – и что есть истина?

Так, вправе ли я обнаружить миру сию повесть, переложить ее понятным языком, убрав темные словеса, не вымарывая самого смысла написанного?

Видел я сон накануне той находки. Будто поручил отец-келарь разобрать мне каменный истлевший склеп, а пригодные кирпичи потом использовать в ремонте церковной крипты. Перекладываю я порушенные обломки – все тлен. И вдруг открывается мне диковинный камень!? Сам весь замшелый, но стоило рукавицей счистить плесень, он так и залучился внутренним теплом, что руке стало горячо. Я отложил камень на обочину, – на душе чисто и радостно. Тут я и пробудился.

Днем, перебирая книги на задворках скриптория (5), отыскал я растрепанную сшивку, а в ней сию повесть. Поначалу мне было невдомек сопоставить тот свод и свой сон.

Неделю спустя, иду мимо водосвятской часовенки, у входа божий человек – Петрушка юродивый. Он меня окликнул, мол, эй чернец, подь суды. Я не возгордился, подошел. Убогий взял меня за руку: «Ой, горячо!» – говорит, потом продолжает притчей.

Якобы, Господь, ради нашего спасения, построил церковь божью на земле. С веками стены расшатало. Многие камни повылетали прочь. Теперь лежат на обочине, – время собирать камни. И мне: «А ты чернец не ленись, подыми камушек-то!» Я опешил, не возьму в толк, к чему он клонит? А потом разом прозрел, вспомнил давешний сон. То мне был знак свыше! Догадался я: намекается мне открыть книгу людям, не должна она потеряться для будущего. Видимо таков промысел божий.

Пришел я в келью свою, вижу: лежит свод распахнутым, на первом листе повести открытый, – ясно, второй раз подвигает меня господь к сему труду.

Долго я молился, и очистилась душа от всякого сомнения, от всякой юдоли, и укрепился я в своей обязанности. Потом, поведав игумену о явленных мне знаках, получил его отеческое благословение.

И вот, приступаю к переложению дивной повести безголосой. Помоги мне Господь и Матерь Божья! Помогите святые угодники! Дайте мне силу и терпение, дайте мне понятие уразуметь темные места старого писания. Испошлите мне благодать закончить труды, не заболеть, не помереть раньше срока.

Засим, берусь, с божьей помощью, излагать реченное не мной, но человеком, жившим задолго до меня. Но дадим слово ему самому…

Памятуя о неисповедимости путей господних, я скромный инок, в уклоне жизни грешной, спешу изложить для суда праведного, дабы не истлела в памяти, удивительную историю о книжном суемудрии. Поведаю мистерию при очах моих содеянную и коей я, отчасти, поспособствовал по скудоумию своему, ибо в делах спесивых, иноки порой, что агнцы в яслях – бессловесны и доверчивы.

Достигнув средины лествицы сроков своих, встретив тридцатую весну, оказался я в стране, населенной братьями нашими из племени Чеха, в чудном граде Праге, что подобно перстню резному украсил Влтаву-реку. Держал я путь в родные палестины, покинутые лет за семь до того, ради преуспеяния в науках божественных и земных.

Неисчислимый кладезь торжества книжного обрел я в чужих землях у народов иноплеменных. Будучи скромным студиозусом, вкусил я плоды науки нетленной от высоученых мужей во фряжских градах, в тамошних studium (6). Почерпнул великая мудрости в клюнийских богатых скрипториях в пределах гальских и германских.

С ликованием сердечным внимал великолепию огромных из камня ваянных соборов и художествам всяческим рукотворным, а также прочие чудеса, и сокровища диковинные узрел.

Довелось приложиться мне грешному к мощам и останкам святоотеческим, щедрою рукой создателя разнесенным по уделам тамошним. Лицезрел могущественных князей мира и жен их прелестных, и благородного люда повидал предостаточно.

Скорбел во прахе от буйства несчетных браней, от смут еретиков окаянных, и неутешен был, видя всякое зло и несправедливость. Очевидцем стоял на казнях лютых, огнищем творимых во имя господне, не раз бежал мора повального, за грехи претерпел поругания от татей и обиды от самовластных невежд.

Но и утешался радостно, совокупно с простецами, на торжествах пышных и празднествах обильных. Многие яства и зелья иноземные вкусил. И беседы добрые вел с мужами разумными и праведными, ради познания и душевной услады.

И многое прочее довелось мне испытать на стези любомудрия своего, от него и страдаю грешный, но рад, что, познав мир и юдоль его, сердцем не оскоромился и душой не истомился.

Но всякому странствию предрешен конец. Много дорог на земле, а порог, отчего дома один. И к нему устремил я помыслы свои, поспешая в родные пределы. Опекою Матери Божьей доплелся до земель словенских и вступил в град Прагу. Хотелось мне примкнуть, опасаясь лихой напасти, к паломникам или купцам, идущим на Русь, и рыскал я по весям пражским в поисках оказии. И обрел таки себе спутников, – ищите, да обрящите, Бог милосерд! Христовым именем призрел меня суздальский боярин Андрей, закордонный промысел которого, до времени был для меня тайною.