Елена Хаецкая - Атаульф

Дядя Агигульф потрогал голову чужакову, что на поясе у него висела (с собой брал, когда в бург ездил, чтобы дружинники теодобадовы насладиться ею еще раз могли). Спросил недоуменно: а это, мол, кто, если не Гупта? Ведь сами же говорили, будто бы я Гупту у озера в камышах сгубил.

И, с колоды встав, к Гупте решительным шагом направился. Гупта пятку ковырять оставил, голову поднял, на дядю Агигульфа прищурился. Дядя Агигульф его спросил:

— Ты кто?

Гупта в голове шумно поскреб и ответствовал торжественно:

— Лист я, всяким ветром носимый.

Тогда голову чужакову за волосы рыжие приподняв, показал дядя Агигульф ее Гупте. И спросил:

— А это кто?

Гупта голову обеими руками за щеки ухватил, к себе приблизил. Едва носом дяде Агигульфу в пояс не уперся. Поглядели мы сбоку и чуть не ахнули: и впрямь Гупта был похож на чужака! А может, показалось тогда. Потому что перед кем Гупту ни поставь, на любого Гупта вдруг похожим может сделаться.

Долго Гупта мертвую голову созерцал. И с одного боку поглядит, и с другого. После оттолкнул ее от себя и молвил:

— Бог Единый веру ковал, молотом стучал. Искра-молния упала, в дерево попала, дерево упало, листья осыпались, по миру рассыпались. Их ветром повсюду носило, одним на славу, другим на погибель. Один лист оторвался, воробью попался. Воробей испугался, клюв разевал, лист заклевал. Бедный, бедный лист!

И всхлипнул Гупта и мертвую голову в щеку поцеловал.

Видели мы, что дядя Агигульф глубоко тронут. И спросил он Гупту:

— А я кто?

И забормотал Гупта совсем тихо, в бороду, голову книзу опустив, так что дядя Агигульф рядом с ним на корточки сел и ухо к губам гуптиным преклонил. Поняли мы, что важное что-то говорится, и потому ближе подошли, не желая пропустить слов блаженного.

Бормотал Гупта еле слышно:

— Вера моя, вера, Богом Единым кованная, людьми желанная! Пала ты с неба на землю, вошла в землю на семь локтей, на три локтя из земли смотришь. Кто же тебя, веру, найдет, кто тебя приголубит? — И вдруг глаза, полные слез, на дядю Агигульфа обратил, за руки его схватил жадно, будто из пучины вод его дядя Агигульф вытягивал, и закричал, моля и требуя: — Найди ее! Ищи ее! Найди веру, найди! Приголубь ее, приголубь!

Дядя Агигульф, дрожа, в ответ руки гуптины стиснул и проговорил со слезами:

— Буду искать, буду!

И тут завопил Гупта во всю мочь:

— Поехали! Поехали! Горы высокие, путь далекий!

И на четвереньки пав, задом стал взбрыкивать, коня изображая. И так похож был Гупта на коня, что дядя Агигульф, будто забывшись, уселся на широкую спину блаженного. И повез его Гупта на себе, радостным конским ржанием двор оглашая и коней беспокоя.

Дядя Агигульф ногами по земле волочил, руками за рыжие волосы Гупты держась. Недолго, правда, вез дядю Агигульфа на своей спине блаженный Гупта.

Довез его на себе до заднего двора, где куча навозная прела. Вокруг куры ходили и поклевывали ее степенно. Распугав кур, сбросил Гупта дядю Агигульфа прямо на эту кучу. Проворно вскочив, вокруг лежащего дяди Агигульфа выплясывать стал и выкрикивать истошно:

— Избранник! Избранник! Мечом тучен станешь, доблестью умножишься! На унавоженную землю сядешь, в плодородную землю ляжешь! Курочки-то белые: ко-ко-ко! Коровки-то бурые: му-му-му! А Боженька с небес глядит и умиляется: вот как хорошо все устроено! Избранник, избранник ты!..

Я к Гупте подошел и сказал, за одежду его дернув:

— Верно ты говоришь, блаженный Гупта. И дедушка наш Рагнарис то же говорил: наш дядя Агигульф — любимец богов.

Гупта взор ко мне оборотил, и подивился я тому, какие светлые, умиленные у него глаза. И, заплакав без всхлипа, одними слезами, вскричал блаженный:

— Дедушка, дедушка! — И засмеялся, слез не вытирая: — Дедушка, дедушка… И дедушка-то Бога Единого славит: гав-гав!

И удивительно было мне, откуда Гупта, никогда нашего дедушку Рагнариса не видав, так хорошо нрав и привычки его знает.

Радость затопила мое сердце: удалось, стало быть, Ахме-дурачку дедушку за собой увлечь в райские кущи. Ибо не может быть лжи в словах блаженного.

Дядя Агигульф услыхал, как Гупта по дедушке плачет, руки навстречу блаженному протянул, и подхватил его Гупта, поднял с кучи навозной одним богатырским рывком и к себе прижал. И обнявшись, плакали оба.

Возгласил тут Гупта, бороду над склоненной макушкой дяди Агигульфа задирая:

— Избранник ты!

И поцеловал дядю Агигульфа в губы, после на колени перед ним бухнулся и мертвую голову, что на поясе у дяди Агигульфа висела, поцеловал. И так, на коленях, прочь с нашего двора пополз, руками широко разводя и Бога Единого во всю глотку славя.

И много подобных чудес Гупта по селу нашему свершал. И ни одного двора не миновал, везде пророчествовал и целил. И оттого, что целил, пророчествам его верили.

У меня же из головы не шли слова Гупты про дерево и лист, который оторвался, когда Бог Единый веру ковал. Откуда мог знать Гупта, что на чужаке том, дядей Агигульфом убитом, крест был? Этого даже отец мой Тарасмунд не знал. Годья Винитар говорит, что святые — они своими путями ходят. А он, годья Винитар, обычными путями ходит, как все люди, потому как он не святой, а только лишь богарь.

Годья Винитар это тогда говорил, когда Ульф на дозорных, что на кургане сторожили, кричал, будто на рабов последних, за то, что Гупту пропустили. Как, мол, так вышло, что незаметно Гупта мимо них прошел? В дозоре же тогда друг ульфов, Аргасп был, и с ним Гизарна, оба воины не трусливого десятка.

Но это было уже потом, когда ушел Гупта. А когда Гупта в селе был, иным был Ульф. Ибо был один день, когда Гупта от рассвета до самой темноты за Ульфом по пятам ходил. И что ни делал Ульф, Гупта тотчас повторял, Ульфа передразнивая. Поначалу как я увидел это, так испугался, ибо думал, что прибьет Ульф пересмешника. Но не так все вышло, как я боялся. Весь тот день смеялся Ульф. И Гупта тоже смеялся. Посмотрит Ульф на Гупту и хохочет, как сумасшедший, а Гупта ему вторит.

Видя, какую радость Гупта по дворам носит, решил Агигульф-сосед, отец Фрумо, к блаженному обратиться — вдруг поможет полоумной его дочке от придурковатости исцелиться? Подошел к Гупте, когда тот по селу слонялся, за руку взял, за собой потянул. И пошел за Агигульфом, отцом Фрумо, блаженный Гупта, с детским любопытством рот приоткрыв, будто ребенок, которому интересное показать обещали.

Привел его Агигульф-сосед на свой двор, дочку к нему вывел. И стоит, смотрит: что блаженный делать будет.

Гупта на Фрумо поглядел и вдруг лицо скривил, один глаз прикрыл — стал на Фрумо похож. И заголосил, совсем как Фрумо:

— Гости едут! Гости едут! Угощение готовить! Хлеба в печь ставить!

Засмеялась Фрумо от радости: наконец-то поняли ее! И тоже голосить принялась: