Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк

Переглядывались тревожно.

И не зря.

Не успели разбить лагерь, как свистнула в воздухе стрела.

Из травы на одно мгновение поднялся в небольшой рост маленький человек, как выпрыгнул. Действительно, дикующий, – в птичей парке, кое-где даже перо не снято, в руках лук туго натянут, наверное, натянул лук еще прячась в траве.

– А вот тя! – страшно крикнул Похабин.

Дикующий заробел, стрела свистнула без цели, а сам дикующий так же быстро, как выпрыгнул, впрыгнул в траву, будто его в землю втянуло.

– Тюнька! – приказал Иван. – Возьми кого-нибудь, приведи стрелка.

– Так убежал, наверное.

– Там некуда убежать. Видишь, непропуск, обрывы прижимаются к высокой воде… Чтобы убежать, надо дождаться отлива или подняться на крутой обрыв, а как поднимешься?… – Строго предупредил: – Смотри, Тюнька! Живым приведи стрелка! Если даже спорить начнет, не бей. А если баба окажется… Ох, смотри у меня, Тюнька! – И случайно перехватил странный взгляд господина Чепесюка, будто тот в чем-то одобрил его решение.

Кивнул монаху:

– Пойдешь на бусе, брат Игнатий.

Брат Игнатий тоже кивнул. Смиренно, но так, будто ни минуты не сомневался, что пойдет именно на бусе.

– А руль? – спросил Похабин, становясь близко к Крестинину.

– Здесь нет нужного дерева, – опять указал монах. – Зато за ближним мысом, который прошли, растет целая рощица. Там вырежем новый руль. А ждать вас будем на той стороне острова.

Иван глянул на господина Чепесюка, но в тусклых глазах чугунного человека ничего не отразилось.

– Похабин, – приказал Иван. – Тоже пойдешь на бусе с монахом.

– Да я… – испугался Похабин.

– Пойдешь на бусе, – твердо повторил Иван. – Рядом с монахом. – И понизил голос, чтобы никто не слышал. – Тебе доверяю. Следи за монахом в три глаза.

– Где ж взять третий?

– Понадобится, найдешь.

На берегу остались семь человек.

Младший брат Агеев – Пров, гренадер Потап Маслов, конечно, господин Чепесюк, без слов давший понять о своем на то согласии, монстр бывший якуцкий статистик дьяк-фантаст Тюнька, и казаки из молодых Щербак и Ухов.

Восьмым остался сам Крестинин.

Казаки послушно оттолкнули бусу от берега.

Рядом с черным монахом стоял на борту хмурый Похабин. Сердился, наверное, что не успел вдоволь почувствовать твердь земли, но все равно некоторая хитрость угадывалась в хмурых глазах, как тогда в Якуцке, когда Иван отправил Похабина в съезжую, чтоб всыпали ему плетей: днем раньше Похабин в пьяном кураже пропил запасные курки к казенной пищали. Узнав, что идет он на порку, Похабин жалостно попросил:

«Пусть Тюнька пойдет со мной».

«Зачем?»

«А как вернусь?… Поротый ходит плохо…»

Иван разрешил.

Поздно вечером рыжий Похабин притащил на себе монстра якуцкого статистика дьяка-фантаста Тюньку. Аккуратно положил на пол. «Как? – удивился Иван. – Тюньку пороли?… – И принюхался: – Пьян Тюнька?…»

«Ага… – бессмысленно лопотал Похабин, тоже крепко выпивший, но не поротый. – Совсем пьян… И пороли фантаста… – Успокаивал: – Да пороть, барин, это лучше, чем головой в петлю… Вот и пороли… А то как?… Казака не бить – шкуру губить, барин… Я Тюньке целую денежку дал… Падок на деньги якуцкий монстр…»

«Денежку? Какую денежку? Почему сам не бит?»

Похабин бессмысленно пожимал плечами:

«Какая разница, барин, кому ложиться под плеть?… Мы с Тюнькой теперь как братья… Тюнька сам захотел… Его тебе все равно вешать… Говорит, не дам тебя пороть, Похабин, ты хороший товарищ, пусть, сказал, меня выпорют… Вот и выпороли… А я, барин, его за то в кабак снес… Устинов к Тюньке со всем уважением… А Тюнька монстр, монстр, он пил лежа на животе…»

«А ты?»

«А я чего?… Там, в кабаке, люди гостиной сотни сидели… Совсем дурной народ, барин. Резались в винт, козыряли в три очка. Ну, и я с ними… С выкупом, с присыпкой, с пересадкой, с гвоздем и с ефиопом, и с треугольником, и по тысячной, и даже по четвертой части копейки… Аж в глазах рябит…»

Крестинин взбесился:

«Руки отрублю!»

«Так чего ж, барин… Я готов… Вот мои руки… – бессмысленно лопотал Похабин, действительно выкладывая на стол руки. – Только потом жалеть будешь… Тебя совесть загрызет… Я ж, барин, только при тебе очеловечиваюсь… А Тюньке что?… Он монстр, он вроде дикующего… Мы, наверное, не поведем его далеко, повесим…»

Пагаяро!

– Прощай, Похабин! – крикнул с берега Тюнька. – Запишу тебя в поминальник!

– Пошел, дурак!

– За умом не гонюсь, счастье было б.

Бусу быстро подхватило течением. Черный монах стоял на носу, как черное изваяние. Что-то тревожное тронуло сердце Ивана. Впервые оставались одни на чужой земле. Провожая бусу взглядом, прижался щекой к живому деревцу. Вот стоит малое, ростом в небольшого человека, ниже Ивана, ниже Тюньки, а лет ему, наверное, двести. Нисколько не меньше. Изверчено ветрами, изрублено песком, как господин Чепесюк саблями, со всех сторон обомшело, ветви вывернуты, как руки пытаемого на дыбе, а стоит, верит во что-то…

– Пушечку-тюфяк надо было оставить, – умно протянул Тюнька.

– Монаху тюфяк нужнее, – возразил кто-то. – Монах подойдет к берегу, шаркнет по дикующим важным зарядом дроби, они и полягут. А то запулит малым ядром по балагану, так даже интереснее. А нам что? На себе ее тащить?

– Тюнька! – нехорошо удивился Иван. – Ты еще здесь? Где дикий стрелок?

– Дак сам сказал, не деться ему никуда.

– А если он со страху умрет в кустах?… Тащи дикующего!… Пусть посидит у костра, дружить будем. – И ткнул Тюньку кулаком: – Не забывай, что ты самого государя прогневил, Тюнька. Тащи дикующего, чтобы жив был и ничем не огорчен. Ничего ему не сломай, ни одной косточки. Он, может, поведет нас через остров самым коротким путем, может, укажет богатых родимцев. И вот еще что…

– Ну? – вытянулся Тюнька.

– Сильно наслышан о твоем хвастовстве, Тюнька. Наслышан, что с кереками, мол, умеешь болтать на птичьем керекском языке. И с коряками будто, и с камчадалами. Сейчас проверим… Бойся, если соврал!

– Не соврал. Со всеми могу помаленьку.

– А с курильцами?

– А чего ж? Смогу и с курильцами, наверное. Они же общаются с камчадалами, имеют общие слова.

– А с апонцами? – насмешливо спросил Крестинин.

– С апонцами, наверное, не могу.

– А скажи, как ты речь одну от другой отличаешь? Ну, вот, к примеру, одно говорит камчадал, а мохнатый другое… Как отличишь?

– А чего ж? Это ж просто, – усмехнулся дьяк-фантаст. – Кереки, к примеру, они как птицы. Они клекочут, шумят. А у камчадалов речь тихая, плавная, они говорят приятно, свободно, у них слова короткие, вместо р всегда произносят ж . Не корж, к примеру, а кожж. Чего не понять? А керек, тот важно стучит себя в грудь, всегда говорит – мы! – а получается у него – муру. Чего не понять? А если слово муру захочет сказать камчадал, то у него известно как получится – мужу. Чувствуешь? Совсем просто. Наверное, и у куши так.