Геннадий Прашкевич - Тайна подземного зверя

А собинного друга, старого боярина Морозова, государь Алексей Михайлович, царь Тишайший, лично вымолил у толпы. Слезно попросил не убивать, а живым отправить расстроенного старика в Кириллов-Белозерский монастырь. Так сказал:

«Очень я жалел, узнавши о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных моим именем, но против моей воли. На их место определены теперь люди честные, русские, приятные народу. Они будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем сам буду строго смотреть».

Еще сказал:

«Обещал вам выдать дядьку своего Морозова. И должен признаться, что правда не могу его совершенно оправдать. Но заодно не могу и на то решиться, чтобы осудить его на смерть. Это человек мне дорогой, он муж сестры царицыной. Выдать его на смерть очень мне тяжело»

При этих словах царь заплакал.

Увидев такое, закричал смущенный народ:

«Да здравствует славный государь на многия лета! Угодить государю, угодить! Да будет на все воля Божия!»

Многие сами стали просить царя о милости. Да еще и находчивый тесть царя боярин Илья Данилович Милославский выкатил на площадь куражливым голякам да смердам бочки с вином да со старыми медами.

При таком шуме – до носорукого ли? – замечал в письме князь Трубецкой. Пусть подождет старинный зверь, а то станет причиной новых событий. Жил себе долго и незаметно в пустой сендухе, значит, поживет где в казарме, пока совсем не успокоится Москва.

Василий Никитич, воевода Пушкин, размышляя о природе вещей, долго копался изумленно в бороде всеми пальцами. Вот странно как на Руси! И каждый день в ней что-нибудь происходит.

Но радовался, радовался!

Прекрасно знал, какие большие вины стоят за поиском носорукого.

Знал, что не зверя пригнать, а большие богатства должен был вынести из сендухи сын боярский Вторко Катаев, имевший до похода долгие доверительные беседы как с воеводой якуцким, так и с небезызвестным торговым человеком Лучкой Подзоровым. Никто в Якуцке не догадывался о тех беседах, кроме как, может, горестный помяс гологоловый Лисай – шиш, шпион приказной, да позже – передовщик неудачного отряда Степан Свешников.

Но малым мира сего даются только догадки.

Шли.

– Ты бей челом воеводе, – советовал Свешникову Гришка Лоскут.

– Известное дело, – объяснял, – сперва рассердится воевода Пушкин, что ты не привел старинного зверя. Как раз на тебя рассердится. Ему что сердиться на Елфимку или на Микуню, правда? Даже с меня что взять? Я все равно сбегу на восход. Может, на новую реку Погычу, а может, куда дальше. Всех догоню, кто ушел вчера в новые земли. А ты, Степан, бей челом, ты человек упорный, открытый, упирай на верныя и дальныя службы. Дескать, доставил в казну большой ясак, целый новый край открыл на Большой собачьей. Напирай на то, что государевой казне сей трудный поход встал совсем не в поруху. Напротив, сей трудный поход в прибыль встал, ты этим походом упрочил казну. Теперь смело просись в десятники. Пусть сажают тебя в какой острожек, где захочешь. Разве не по-человечески?

Щурился, ноздри наружу:

– Мягок ты. И всегда как бы в мечте. А нужно быть твердым государевым человеком. Правда, – усмехнулся, – тот зверь старинный тоже как бы из мечты. Тоже как бы просто дух или воспоминание. Даже страшная баба Чудэ серебряным голосом не подсказала, где найти такого.

Задумывался:

– Я, Степан, всех догоню – и Ваську Бугра, и Ивана Ерастова. Вот только сделаю одно тайное дело в Якуцке.

– Это еще какое?

– А вот тайное.

– Ох, смотри, Гришка. Божие ли задумал дело?

– В высшей степени божие, – кивал Гришка. – Зайду в Якуцке к торговому человеку Лучко Подзорову и возьму с него все причитающееся за брата, за весь тот воровской поход Сеньки Песка. Мне, сам знаешь, никакой запас нынче не помешает. Я, может, до самого сына боярского Вторко Катаева доберусь. Вот сильно чувствую, Степан, что был указанный Вторко в сговоре с ворами.

Щурился:

– Далеко уйду.

Щурился:

– Богат край!

Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичу всеа Русии челом бьет холоп Степка Свешников, прозванием – Носорукий.

А во прошлом, государь, во 155-ом году призвали нас, холопей твоих, в государеву дальную службу итить зимним путем до реки Большой собачьей для всякого ясашного збору и прииску землиц новых. И нам большая удача встала: збор в приказную избу доставлен обильный, а земля твоя, государь, нашим походом распространилась.

А подымались мы, холопи твои, на твою государеву службу – стали нам большие подъемы. Друг друга ссужали и займовали, пуд муки у торгового человечишки Лучки Подзорова покупали по десяти рублев, не меньше, а фунт пороху по шти соболев, не меньше, а свинцу фунт – по соболю, а собаку – по пяти, нарту – по соболю и по полутора, а лыжи – по два соболя и выше. И в Якуцке стольники и воеводы дали нам, холопам твоим, денежного и хлебного жалованья совсем ничево. И в тех многих подъемных деньгах, которые мы, холопи твои, займовали, поднимаясь на твои государевы службы, воевода Пушкин, считай, совсем ни в чем не помог. Тот долг и по ся на нас.

А будучи, государь, на тех дальних службах, мы, холопи твои, служили тебе без всякого денежного и хлебного жалования и во многих, государь, сиденьях голод терпели, ели коренья, души сквернили скаредною пищей, и многие, государь, холопи твои на тех дальних дорогах и переходах, и на речных разбоях, и з голоду умерли в сендухе.

А всех нас, государь, было десять.

С них служилые людишки якуцкие казаки Косой, да Федька Кафтанов, да Ларька Трофимов, да казак Ганька Питухин – потонули в речном разбое. До Якуцка добрались только пять. Да и то служилый человечишка Микуня Мочулин за очною слепотою отпущен ныне в сибирския города, потому как совсем ослеп и ничево больше не видит.

И за те, государь, смертныя и тяжкия службы, за кровь и увечья, мы, холопи твои, служилые людишки -

Степка Свешников, прозвищем Носорукий,

да Митька Михайлов Ерило,

да сын попов Елфимка Спиридонов,

и тот уже упомянутый убогий Микуня Мочулин -

жалованием твоим государевым никак не пожалованы.

Милосердный государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии, пожалуй нас, верных хлопов твоих, положенным нам денежным и хлебным жалованьем.

А яз, холоп твой, верный служилый человечишка якуцкий казак Степка Свешников, прозванием Носорукий, отдельно челом бью – за все те мои смертныя службы и радения, что яз, холоп твой, служил тебе, государю, не щадя живота своего без твоево государева денежного и хлебного жалованья, вели мне теперь десятничешком быть казачьим, чтоб вконец не погибнуть и голодною смертью не умереть. Мне, государь, тяжкая служба твоя за обычай, рад тебе послужить. Вели мне, холопу твоему, вновь итить на реку Большую собачью для сыску и приводу под твою высокую государеву руку тамошних неясашных юкагирех род рожи писаные, чтобы тебе, государь, учинить прибыль великую, и землю твою всячески распространить.