Юлия Галанина - Лев пустыни

СЕВЕРНАЯ АФРИКА

Штормовые волны Восточного Средиземноморья играли тяжелым кораблем, заставляя его опасно переваливаться с бока на бок.

Желудок Жаккетты в унисон кораблю то взлетал ввысь, то ухал вниз. Желудку это очень не нравилось, и он неделикатно давал знать об этом своей хозяйке. В другом углу каюты лежала, вцепившись в кровать, Жанна. Ее лицо было необычного зеленого цвета.

«Святую Маргариту», она же «Пузо» мотало так третьи сутки, было от чего и позеленеть, и расстроиться желудку.

За стенками каюты радостного тоже не наблюдалось. Шторм трепал «Пузо», как хотел. Волны прокатывались по палубе корабля, смывая все, что попадалось под руку.

Направляясь из Нанта в Средиземное море, «Святая Маргарита» уверенно преодолела атлантический участок пути, на удивление удачно прошла Гибралтар. Позади остались берега Магриба, благополучно миновали Тунисский пролив…

До цели плавания осталось всего ничего, но благополучный путь судна пересекся со штормом.

Видимо, древние боги, ведающие морскими стихиями, решили, что много хорошо – тоже плохо.

Желудок Жаккетты решил поменять тактику борьбы.

Если раньше он скручивался узлом, или бился об ребра, пытаясь вырваться на свободу, то теперь пытался вывернуться наизнанку.

Жаккетта уже давно не знала, день за стеной или ночь, вся она живая, или частично, и вообще, что осталось в мире, кроме колыхающегося дощатого закутка, который какой-то шутник обозвал каютой.

Жанна, как благородная дама, привыкшая падать в обморок (когда надо) давно была без чувств.

Крепкая же крестьянская натура Жаккетты к таким выходам из положения приучена не была.

Поэтому все чувства оставались на месте, разбушевавшийся желудок таранил ребра, в голове ухало, звенело и кружилось. Запах морской соли и скрип деревянных частей судна, казалось, будет преследовать теперь до самого конца.

Рано или поздно все кончается. Кончилась и буря.

Она очистила «Пузо», как виллан крутое яйцо от скорлупы. Паруса были изодраны в клочья, одна мачта сломана, кое-где обшивка разошлась, и в трюм начали проникать струйки воды.

Когда ветер немного утих, потрепанная команда угрюмо принялась исправлять то, что можно было исправить.

Когда пол и потолок в каюте приняли более-менее нормальное положение, Жанна пришла в себя и, с помощью Жаккетты, выбралась на палубу глотнуть свежего воздуха.

Появление на корме помятых и скособоченных от трехдневного заточения пассажирок особого всплеска радости не вызвало.

Смотреть на то, как мрачные моряки больше ругаются, чем что-то делают, было неинтересно, и Жанна уставилась в море.

Внезапно (для сухопутной дамы) одна из точек на горизонте превратилась в судно.

Если «Пузо» очень напоминало половинку грецкого ореха, то незнакомец корпусом больше походил на стручок – скорость его создатели ценили куда больше вместимости.

Незнакомый корабль перенес бурю значительно легче, чем неуклюжая «Святая Маргарита» и, легко вспарывая волны, быстро приближался.

«Ну, слава богу!» – обрадовалась Жанна. – «Хоть помогут этим недотепам!»

Моряки «Пуза» ее восторгов не разделяли. Только незнакомое судно появилось в пределах видимости, их медлительность как рукой сняло. Они лихорадочно пытались поставить оставшиеся целыми паруса и избежать встречи.

Но усилия были тщетны – резвости у «Пуза» не прибавилось.

Незнакомое судно умело приблизилось вплотную к «Святой Маргарите». И тут же по команде в дерево бортов впились железные когти абордажных крючьев.

«Пираты!» – запоздало ахнули девушки.

Все свершалось обыденно, даже буднично.

Команду «Пуза» с появлением первого пирата словно парализовало. Почему-то так и осталась простым украшением пушка, команда даже не попыталась сделать из нее хоть один выстрел. Стычек матросов с пиратами, даже ради приличия, тоже не было.

Скоро палубу заполнили чужаки, и моряки безропотно принялись стаскивать содержимое трюмов своего судна на пиратский корабль. Им терять было нечего, свою жизнь они ценили значительно дороже чужого имущества.

А вот Жанне с Жаккеттой было что терять…

Ярко светило солнышко. В его лучах знаменитая средиземноморская лазурь волн переливалась тысячами оттенков. Очистившееся небо празднично сияло тон в тон морю.

На ласковых волнах, словно танцующая парочка, покачивались два корабля. Стройный, напористый кавалер вел в танце толстую потрепанную дамочку.

На корме плотное кольцо гогочущих пиратов окружало Жанну и Жаккетту, прижавшихся спиной друг к другу и с отчаянием обреченных приготовившихся к обороне.

Гибкая, тонкая Жанна держала подобранный клинок, приземистая, коренастая Жаккетта – свой неразлучный хлыст.

Ежу ясно, что шансов у них не было.

Их и не было.

Жаккетта помнила лишь, как вдруг резко исчезла теплая спина госпожи Жанны, и порыв ветра холодом хлестнул по шее, а потом все смешалось.

Хлыст, конечно же, оказался никчемной игрушкой. Жаккетта визжала, кусалась, извивалась, пиналась. Но десятки рук зажали ее как в пыточных тисках, и буквально в клочья разодрали юбки…

…Наверное, святая Бриджитта была хорошей покровительницей для своей подопечной. Против грубого мужского напора силы святой были, конечно, ничтожны, но она сделала все, что могла…

… Дико дергаясь во все стороны, Жаккетта со всего маху ударилась виском обо что-то твердое, и первый раз в жизни потеряла сознание.

Это было спасением.

Команда пиратского корабля весело насиловала бесчувственное тело, не ощущающее боли. А душа была далеко…

Опять вызывающий тошноту запах моря. Опять поскрипывание дерева, сводящее с ума, резкие крики пролетающих птиц, шум разбивающихся о корабль волн. И боль, дикая боль, неизбывная боль.

Боль в каждой клеточке, в каждом закоулке тела, а источник боли внизу, там, где начинаются ноги, словно раскаленный клинок новорожденного меча Кривой Ноги рассек тело до горла на две половинки и пузырящаяся кровь с шипением запекается на краях ужасной раны…

Больше всего Жаккетте хотелось опять уйти в тот мир, где нет ничего, ни страдания, ни горя. Один только покой и тишина.

Ни открыть глаза, ни поднять голову сил не было. Горло горело и саднило, распухший язык забил рот, пыльный и шершавый, словно мешок с отрубями. На малейшее движение тело взрывалось резкой болью, долго-долго пульсирующей в голове.

Даже дышать было больно. Больно, больно, больно! Так больно, что жить было противно!

Жаккетта пыталась убежать от боли в ту светлую пустоту за краем сознания, но израненное тело крепко держало вернувшуюся душу. И болело, болело…