Томас Дональд - Маркиз де Сад

Другие люди, видевшие Фреда в Париже, относились к его эксцентричности с меньшей терпимостью. Братья Гонкур, повстречавшись с ним в опере, в ужасе отшатнулись. Ханки не делал секрета из своих садистских развлечений, которым предавался в Лондоне. Он рассказывал о посещениях публичного дома Мэри Джеффрис со своими собратьями офицерами, где их любимой забавой было сечь плетьми девочек четырнадцати-пятнадцати лет. В 1885 году содержательницу этого заведения, в конце концов, привлекли к судебной ответственности и приговорили к 250 фунтам штрафа. В представлении европейцев Ханки все же оставался прототипом садиста-англичанина, а не последователем Сада. Его репутация оказала значительное влияние на образ маркиза Маунта Эдкамба в романе Габриэля Д'Аннунцио «Il Piacere» [27](1889) и «сэра Артура Глостера» в «Высшей добродетели» (1900) Жозефа Пеладана.

В романе Д'Аннунцио главный герой, Андреа Сперелли — дитя наслаждений, давший книге название, — любит Елену Мути, но вынужден уступить ее Маунту Эдкамбу, морально испорченному английскому аристократу, продав ему девушку. Примером пристрастий Маунта может служить его увлечение картинами Франсиса Редгрейва. Побудительными импульсами для такого искусства, образцы которого приводятся в романе, являются позывы «распущенности, скелета, фаллоса, ректуса». Эдкамб также обладал библиотекой эротической литературы, куда входили книги таких авторов, как Петроний, Аретино и Андреа де Нерчиат. Венцом коллекции являлось богатое издание сочинений Сада с роскошными иллюстрациями. «Это портрет Елены работы сэра Фредерика Лейтона, — говорит Маунт Эдкамб Сперелли. — А вот полное собрание сочинений Сада… Вам, безусловно, это издание незнакомо. Осуществлено специально для меня Эрисси с использованием элзевирской печати восемнадцатого века и имперской японской бумаги. Тираж составил всего двадцать пять экземпляров. Божественный маркиз заслуживает такой чести».

Но обладание Еленой еще глубже затягивает Маунта Эдкамба в Садовский мир. Как и Ханки, он является клиентом заведений Мэри Джеффрис. Д'Аннунцио описывает «элегантные дома Анны Розенберг и миссис Джеффрис, потайные комнаты с плотно прилегающими дверьми, обитые от пола до потолка подушками, дабы заглушить вопли жертв, исторгаемые из них жестокими пытками». В двадцатых годах нынешнего столетия эмоции страдавшего старческим слабоумием Д'Аннунцио явно имели налет садовской сексуальности. Любовные страсти старик удовлетворял, выписывая девушек из Милана и других мест, с которыми предавался извращенным утехам в монументальном, перегруженном излишествами великолепии Витториале, с бипланом времен первой мировой войны, свешивавшимся с потолка, и списанным военно-морским крейсером «Пуглиа», напоминавшим сюрреалистический променад, установленный в саду, выходившим на озеро Гарда.

Поль-Жан Туле в «Господине де Поре» (1898) видел отражение идей Сада в умах мужчин и женщин Англии и Франции. Его «Санкта-Сесилия», зловещая частная школа для девочек мисс Уэлкинсон, находится в мрачном городе Сэмбридж. Ряд учениц, не имевших близких родственников, или из семей, проживавших в далеких колониях, попав туда, больше нигде не объявлялись. После отъезда мисс Уэлкинсон там обнаружили потайную комнату с железными кроватями, снабженными кожаными ремнями для удержания жертвы. Возница, видевший кое-что из происходившего, говорит об этом лишь намеками, «демонстрируя смешанное чувство отвращения и похотливости». Домовладелица Мэри Робин вспоминает приезды доктора Уэлкинсона, брата хозяйки, и некой «французской дамы». Сама француженка сдала в школьный гарем девочку, лет четырнадцати-пятнадцати. В Санкта-Сесилию она наведывалась раз в неделю в сопровождении развратного английского «милорда». «Хозяйка замечала, что, возвращаясь из школы, французская дама всегда находилась в состоянии крайнего возбуждения, но, в то же время, выглядела в высшей степени усталой». Впоследствии были обнаружены тела двух девушек.

С одной стороны повествование является прямым наследием готического романа без фантазийный прикрас. Как и в произведениях Анны Радклиф, преступления не описываются, а лишь упоминаются. Все же, как и у Д'Аннунцио и Пеладана, вариация Туле на тему английского садизма не обошлась без влияния Мэри Джеффрис и скандала белых рабов 1885 года, получившего известность в Европе благодаря передовым статьям У.Т.Стеда в его «Пэлл Мэлл Газетт»: «Дань девственности современного Вавилона» и «Привязать девиц ремнями». Тот факт, что Стед отправился за решетку, а Мэри Джеффрис отделалась простым штрафом, убедил европейцев в том, что английская надменность и лицемерие остаются благодатной почвой для садовского наследия. Из содержания «Господина де Пора» следует, что ряд учениц подвергался истязаниям, и, по меньшей мере, две из них в результате, этого погибли. Но, несмотря на сей факт, в финале полиция не предпринимает никаких действий. Мораль можно вполне выразить названием произведения другого французского автора, современника Туле, Хьюго Ребелла, высказавшегося на эту же тему: «Le Dessous de la Pudibonderie Anglaise» — «Оборотная сторона английской стыдливости».

Еще до того, как Краффт-Эббинг в своей «Сексопсихопатологии» ввел термин «садизм», маркиз и феномен его поведения уже обрели повсеместную известность. Это слово впервые вошло в восьмое издание Универсального словаря в 1834 году, где имело определение как «опасное отклонение в распущенности; чудовищная антисоциальная система, восстающая против естества». Впоследствии появилась любопытная книга случаев из жизни под названием «Из воспоминаний одной певицы», которая якобы считалась автобиографией Вильгельмины Шредер-Девриент, одной из величайших примадонн своего времени. На титульном листе книги стоит дата 1868 год. Издана она была своевременно, поскольку позже вошла в список запретных книг Эшби, составленный спустя девять лет. Исполнение госпожой Шредер-Девриент партий Леоноры в «Фиделио» и Венеры в вагнеровском «Тангейзере» снискало ей славу выдающейся певицы задолго до смерти, случившейся в 1860 году. Согласно книге, из всех садовских экстравагантностей она отдавала предпочтение лесбиянству, хотя там имеется глава, в названии которой фигурирует слово «садизм», ее центральной темой является мазохизм заключенной. Любопытно не то, что госпожа Шредер-Девриент являлась поклонницей маркиза де Сада — нет прямых доказательств, слышала ли она вообще о нем, — а то, что, когда позже ее образ использовался с этими целями, репутация маркиза рассматривалась как ярлык подобной извращенности.

Влияние Сада в девятнадцатом веке наиболее четко прослеживается в литературном творчестве его соотечественников. Братья Гонкур могли отшатнуться при виде Фреда Ханки, но не могли не принимать во внимание наводящее на размышление присутствие тени маркиза. У Гюстава Флобера они обнаружили «ум, преследуемый Садом, загадочность которого оказывала на него завораживающее действие». Флобер на деле считал Сада «единственным ультаркатолическим писателем». Это умозаключение в предыдущем веке должно было повергнуть в замешательство большую часть критиков Сада. Но, как указывал Флобер, маркиз превозносил те самые теологии и институты, от которых в более умеренный период Церковь пыталась отмежеваться или реконструировать. Инквизиция с ее пытками, страдания, обещанные средневековыми представлениями об аде, и даже презрение к плоти не вызывали симпатии у более гуманного католицизма современной Европы. Кем являлся Сад, как не традиционалистом в своих взглядах на страдания, человеком, сошедшимся в неравном поединке с ересью гуманитаризма?