Томас Дональд - Маркиз де Сад

Влияние, которое оказывал двор Франции на мужчин и женщин более низкого сословия — многие из которых являлись старшими современниками Сада, — огромно. Благовоспитанные дамы испытывали потребность вести себя словно самые последние шлюхи. Маркиза де Гасе испытывала особое удовольствие, находясь в компании своих пьяных поклонников, перед которыми танцевала, будто Саломея. Когда она сбрасывала свою последнюю накидку, ее, нагую, относили в соседнюю комнату, чтобы толпа ожидавших там лакеев могла «делать с ней все, что заблагорассудится».

Среди церковников было немало лиц под стать Дюбуа. Так, кардинал д'Овернь не мог вспомнить ни «Отче наш», ни вероучение, в то время как в частной часовне архиепископа Нарбоннского, судя по слухам, наряду с благовониями и великолепием хорала, с невинным видом предлагали порнографию. Если церковные скандалы отдавались более громким эхом, чем «шалости» светского общества, то это лишь следствие того, что церковь приняла для себя более высокие нравственные стандарты, чем существовавшие при дворе.

У графини де Сад имелся дальний родственник, снискавший себе почти такую же репутацию, которой славился регент. Герцог де Ришелье, потомок прославленного кардинала, прожил достаточно долгую жизнь, чтобы позабавиться неблаговидными поступками маркиза де Сада. Ришелье был выдающимся солдатом, сражавшимся с англичанами при Деттингене в 1743 году и через два года возглавившим атаку французской кавалерии в Фонтенойе. В 1756 году он захватил остров Менорку, отвоевав его у адмирала Бинга. Когда англичане решили расстрелять неудачливого адмирала, Ришелье из благородства души написал им открытое письмо, в котором говорил, что Бинг не виновен в потере острова, так как сделал все от него зависящее, чтобы удержать этот клочок земли.

Но у этого дальнего родственника Садов имелась и другая, теневая, сторона частной жизни. Ходили слухи, что он, как и регент, считал себя приверженцем черной магии. Его обвиняли в скармливании священных облаток козлам при попытке вызвать дьявола. Человека, ставшего свидетелем такой оргии Ришелье в Вене, нашли истекающим кровью. Смертельную рану нанесли ему с тем, чтобы он не мог рассказать об увиденном.

Список обольщенных Ришелье дам казался настолько бесконечным, что его повсеместно считали прототипом Вальмона из «Опасных связей». Среди жертв его «милых» чар числились герцогиня Бургундская и другие дамы королевского дома. Мадемуазель де Валуа, ставшая женой герцога Моденского, оказалась для него трудным орешком. Тогда Ришелье снял во дворце Пале-Рояль апартаменты, располагавшиеся по соседству с ее покоями, и приказал сделать потайной ход, соединивших их камины. Его интриги с этой женщиной привели к первому заточению в Бастилии. Чтобы облегчить участь «несчастного», его там навестили две принцессы, в то время как благородные дамы в закрытых каретах горестно фланировали перед высокими стенами. Рассказывают, что две из них — маркиза де Полиньяк и маркиза де Несл — даже дрались на ножах, чтобы выяснить, кто имеет право разделить с Ришелье постель. Разнять их удалось только после того, как с обеих сторон пролилась кровь. Самому герцогу тоже пришлось сразиться с принцем Конде и графом де Гасе. Он убил принца де Ликсена и барона фон Пентенрайдера. Вернувшись в Бастилию во второй раз, Ришелье прожил так долго, что едва не познакомился с гильотиной. Он умер в возрасте девяноста двух лет, совсем незадолго до Революции.

Этот дух аристократического разврата пестовался во французском обществе в течение двадцати лет, предшествовавших рождению Сада. Даже молодого дворянина, настроенного на добродетельное поведение, на жизненном пути подстерегали многочисленные ловушки и опасности. Для того, кто имел склонность к грехопадению и половому распутству, препятствий почти не существовало. Все же отвращение к добродетели и безразличие к частной и семейной нравственности являлись скорее симптомом, нежели причиной разложение старого порядка.

Алчность и излишняя доверчивость внесли не меньший вклад в дело разрушения устоев социальной нравственности, чем какая бы то ни было форма сексуальной распущенности. Очень немногие мужчины и женщины из простого народа встали на путь подражания регенту и его двору, хотя период регентства повсеместно считался более благоприятным временем, чем мрачные годы в конце царствования Людовика XIV. В этот период многим людям пришлось расстаться с их состояниями и даже жизнями, когда герцог Орлеанский одобрил план немедленного роста национального благосостояния.

В 1718 году экономическое спасение послевоенной Франции возложили на шотландца по имени Джон Ло, который опирался на один из наиболее соблазнительных экономических принципов: богатство может быть создано и увеличено за счет печатания денег, а осязаемые материальные ценности вполне могут быть надежно заменены кредитами. Банк Ло стал создателем «Индийской компании», выпустившей бумажные деньги, ассигнации, на сумму в сто миллионов ливров, в которую оценивались его предполагаемые активы. (Восемьдесят лет спустя, когда Сад задумал продать поместье в Мазане мадам де Вильнев, он просил за него сто тысяч франков, оговорившись при этом, что, в случае оплаты ассигнациями, сумма должна удвоиться.) В 1718 году страну охватил бум спекуляции. Когда два года спустя он спал, стоимость дополнительных бумаг, пущенных в оборот, равнялась не одной сотне миллионов, а двум миллиардам шестистам миллионам ливров.

Но далеко не все поддались на обман этого впечатляющего плана, хотя очень немногие проявили разумный скептицизм Канильяка.

— Месье, — сказал он Ло с сожалением, — на протяжении многих лет я занимал деньги и писал расписки, но никогда не отдавал долги. А теперь вы воруете мою систему.

Но мужчины и женщины, более легковерные, чем Канильяк, с восторгом ликовали над сказочным богатством, которое они якобы приобрели (оно будто бы заключалось в получении наполовину исследованных земель на Миссиссиппи). Цена ассигнации достоинством в пятьсот ливров росла с такой скоростью, что к началу 1720 года достигла 18000 ливров. И тогда наряду с банкротством «Компании Южных морей» пришло отрезвление. Сомнительное сооружение «Индийской компании» с ее миссиссиппским планом задрожало и рухнуло. Катастрофа произошла с удивительной быстротой и вызвала разрушения более внушительные, чем можно только представить. Влияние на состояние торговли и духа народа в целом оказалось более губительным, если сравнить с ограниченным эффектом краха «Компании Южных морей» в Англии.

Бумажные банкноты, изобретенные для того, чтобы без особых усилий обогатить многочисленных французских инвесторов, ценились теперь словно простая бумага. Некоторые из их обладателей решили, что лучшего применения для них, чем в нужнике, они не найдут. Одна из любимиц общества, Мазе, прославившаяся как актриса, восприняла эту потерю более серьезно. Тщательно нарумянившись, в чулках телесного цвета, чтобы позволить полюбоваться своей красотой без неприличного обнажения, церемонно вышла на берег Сены и на глазах своих поклонников бросилась в воду.