Томас Дональд - Маркиз де Сад

Читать доводы Сада без тени иронии было бы чрезвычайно трудно. Идеальная республика также требует совершения убийств, преждевременной жертвой которых он сам едва не стал. Еще она требует грабежей, которые маркиз также испытал на собственной шкуре, когда оказались конфискованы его поместья. И этой дорогой Робеспьер собирался идти к Утопии? Как только указанная цель была бы достигнута, кто, кроме лицемера, мог бы возражать против более мелких отклонений, типа инцеста и содомии?

Какими бы намерениями Сад не руководствовался, «Философия в будуаре» читается словно сладострастная пародия на «Республику» Платона. Задыхаясь в кровавом угаре и имея перед глазами бесконечную чреду приговоренных к гильотинированию, маркиз так же ратовал за убийство, как Свифт после своего «Скромного предложения» жаждал отведать младенческой плоти. Скорее всего, мишенью его литературной мести являлся Робеспьер, но его не стало.

Царство Террора закончилось не сразу. Сад еще некоторое время жил в страхе, что его все же найдут и приведут в суд. Ждать ему пришлось еще месяц. Потом 22 августа 1794 года в Комитет общественного спасения пришло от него прошение об освобождении. Сделали запрос в секцию Пик, после чего принято решение о предоставлении маркизу свободы. 15 октября — более, чем через десять месяцев после ареста — Сад покинул пределы тюрьмы Пикпюс и направил свои стопы в город, наконец стряхнув с плеч бремя террора.

Многие из арестованных граждан дожили до освобождения, наступившего после падения Робеспьера. Монтреи, находившиеся под защитой Сада, после его задержания тоже оказались за решеткой. Случилось так, что им повезло быстрее, чем ему, так как из застенка их выпустили тремя месяцами раньше. Но старый судья так и не пришел в себя после заключения и шока, обрушившегося на него, когда он обнаружил, что его мир перевернулся. Через шесть месяцев после освобождения, в январе 1795 года, он умер. Эту новость Гофриди Рене-Пелажи сообщила лишь через два с лишним года. Только тогда она смогла написать ему о прекрасном самочувствии ярой противницы Сада, мадам де Монтрей.

Трудности, с которыми столкнулся Сад, выйдя в 1790 году на свободу, оказались ничто по сравнению с теми, что ожидали его осенью 1794 года, когда маркиз покинул Пикпюс. Вернувшись к Констанц в дом на улице Нев де Матюрен, он обнаружил наличие долга в шесть тысяч франков и никаких средств, чтобы погасить хотя бы часть суммы. Де Сад не просто обеднел, он разорился. Почти за год до этого, 14 ноября 1793 года, маркиз подвел для Гофриди свой финансовый баланс. Вся взымаемая с земель рента была суммирована, из нее вычли республиканские налоги, ежегодное содержание в четыре тысячи франков, причитающееся Рене-Пелажи, и одну тысячу годовых, определенных им Констанц как своей «природной и приемной дочери». В результате, на проживание оставалась всего сотня франков в год. Ситуация сложилась безнадежная. В скором времени дела изменились к худшему. Новый режим наложил арест на собственность Сада. После падения Робеспьера и относительной либерализации общества появилась возможность отменить действие соответствующего указа. Но сделать это можно было только после определенных денежных выплат. Хуже того — маркиз числился среди пропавших землевладельцев. В 1797 году в департаменте Воклюз он все еще значился в списке эмигрантов, хотя в Буше-дю-Рон его имя из списка неблагонадежных исключили. Являлось ли это результатом ошибки или злого умысла — неважно, но арендаторы Сада не спешили вносить ренту.

Дело осложнялось еще и бегством скрытого роялиста Гофриди в Тулон, где шли тайные приготовления к восстановлению королевской власти в лице дофина, которого его сторонники видели уже Людовиком XVII. Там и настигло его республиканское правосудие. Гофриди как врага народа из Апта арестовали и посадили в тюрьму. Избежать смерти ему удалось только благодаря тому, что у него имелись фальшивые документы, согласно которым он считался жителем Тулона. Отпущенный на свободу, как и Сад, в 1794 году, поверенный вместе с сыном поселился где-то в Любертоне и вел тихую и неприметную жизнь. Домой Гофриди вернулся только в ноябре 1795 года, где его ждало очередное требование маркиза прислать денег.

Воссоединившись с Констанц, Сад занялся поисками работы. Он обхаживал тех, кто мог хоть чем-то помочь ему в этом, но пока его труды оставались безнадежными. Маркиз уже пытался устроиться в качестве хранителя библиотеки или музея. Хотя ему не везло, было бы много лучше, чтобы широкая публика не знала, что он является автором «Жюстины», поскольку порнографическая репутация романа достигла небывалого размаха. С каждым годом причин скрывать свою причастность к «Жюстине» становилось у Сада все больше.

Его пьесы упорно отвергались, но в 1795 году вышла «Алина и Валькур». Ее издание после ареста и казни Жируара приостановили в связи с конфискацией собственности жертвы в пользу государства. Но вдова издателя подала прошение об отмене приказа об аресте имущества покойного. Таким образом у Сада появилась возможность увидеть роман изданным.

Зима 1794—1795 годов оказалась для маркиза довольно тяжелым временем. В революционном обществе идеи идеализма терпели крах, экономика пребывала в плачевном состоянии, и Франция находилась в кольце враждебно настроенных государств монархистской Европы. Вдобавок ко всему, словно всех этих несчастий оказалось мало, первые месяцы нового года принесли лютые морозы. Зима выдалась самой холодной в текущем столетии. Сад не имел средств к существованию, чтобы прокормить одного себя, не говоря уже о Констанц и ребенке. Дом на Нев де Матюрен не отапливался, поскольку платить за топливо им было нечем. Холод усиливался, и от мороза у маркиза даже замерзали чернила.

Он продолжал писать письма Гофриди и его сыновьям. В почти истеричном от безысходности тоне Сад обвинял семью, не желающую отдавать ему его деньги, во лжи и воровстве. Правда, после смерти одного из сыновей адвоката, он несколько смягчил тон, и обвинения в нечистоплотности и бесстыдстве, выдвигаемые им против Гофриди, больше не звучали так резко. Хотя в своем выражении соболезнования маркиз все же не удержался от упрека. «Как бы то ни было, мой милый, добрый друг, проливая слезы по усопшим, мы должны думать о живых и не дать им уйти из жизни — именно до этой точки довела меня ваша ужасающая нерадивость. Умоляю, вышлите мне мои деньги!»

Похоже, письмо возымело действие, поскольку приказ о наложение ареста на имущество Сада отменили. 26 августа в письме Гофриди Сад ссылается на сумму между семнадцатью и восемнадцатью тысячами франков, которую адвокат выслал ему в том году. Вероятно, не без ее помощи, он завершил печатание «Алины и Валькура», а также рассчитался с непосредственными долгами на общую сумму в шесть тысяч франков. Кроме того, у него имелась неопубликованная рукопись романа, написанного в тюрьме Пикпюс, откуда он имел возможность лицезреть гильотину и полные баки крови, доставляемые каждый вечер в тюрьму, где их содержимое выплескивалось в тюремную сточную канаву. Пока еще оставался открытым рынок эротической и порнографической литературы. Позволив эту вольность, Революция еще не нашла времени, дабы урегулировать этот вопрос. Полки книжных лавок Парижа и других французских городов оказались уставлены томами «Жюстины» и десятками более мелких произведений. Нашлось немало любителей мрачных сексуальных драм, нашедших воплощение пока только в первой из опубликованных книг Сада. Словом, он возобновил работу над «Философией в будуаре», романом, писать который начал во время тюремного заключения, а теперь подготавливал его для печати.