Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

– Мой дорогой Квинт Помпей, тебе необходимо развеяться, – сказал Сулла своему младшему коллеге с величайшей серьезностью и теплотой. – От меня не могло укрыться, что с момента смерти нашего дорогого мальчика ты пребываешь в слишком мрачном настроении, слишком легко расстраиваешься. Ты утратил свою способность быть беспристрастным, чтобы увидеть всю масштабность нашего замысла, который мы сплели для ткацкого станка правительства. Малейшие вещи могут тебя привести в уныние! Но я не думаю, что тебе нужны каникулы, тебе нужна небольшая, но тяжелая работа.

Ранее невыразительные глаза Помпея теперь были устремлены на Суллу с напряженным вниманием; разве он мог быть неблагодарным за то, что срок его консульства совпал со сроком консульства одного из самых выдающихся людей в истории Рима? Кто бы мог предположить это тогда, когда их союз еще только образовался?

– Я знаю, что ты прав, Луций Корнелий, – сказал он, – и, вероятно, прав во всем. Мне нелегко смириться с тем, что случилось. Но если тебе кажется, что я могу быть на что-либо пригодным, я очень рад этому.

– Существует одно немаловажное дело, в котором может добиться успеха только консул, – сразу же откликнулся Сулла.

– Что же это?

– Ты должен освободить Помпея Страбона от командования.

Неприятная дрожь охватила младшего консула, который теперь взглянул на Суллу более внимательно.

– Но я не думаю, что Помпей Страбон охотнее согласится расстаться со своим командованием, чем ты!

– Напротив, мой дорогой Квинт Помпей. Я получил от него письмо на днях. В нем он спрашивает, нельзя ли устроить так, чтобы освободить его от командования. И он специально просил, чтобы это сделал ты. Твоей главной обязанностью будет проследить за их роспуском. Сопротивление на севере уже сломлено, а потому нет дальнейшей необходимости держать там войска, тем более что Рим не может далее продолжать платить им. – Сулла посерьезнел. – Я предлагаю тебе не синекуру, Квинт Помпей. Я знаю, почему Помпей Страбон сам захотел освобождения от командования. Ему не хочется испытать на себе ненависть солдат. Так что давай позволим другому Помпею сделать это!

– Это меня не беспокоит, Луций Корнелий, – отозвался Помпей Руф, пожимая плечами, – я благодарен тебе за предложенную работу.

Сенат издал декрет на следующий день, из него следовало, что Гней Помпей Страбон освобождается от командования, и оно передается Квинту Помпею Руфу. Помпей Руф немедленно покинул Рим, убежденный в том, что ни один из осужденных беглецов еще не схвачен; ему совсем не хотелось лишать их жизни и чести после всего, что произошло.

– Ты можешь действовать так, как будто ты сам послал себя с этим поручением, – говорил ему Сулла, вручая приказ сената, – только сделай мне одно одолжение, Квинт Помпей – прежде чем ты передашь Помпею Страбону это распоряжение сената, отдай ему вот это письмо от меня и попроси, чтобы он прочитал его первым.

Так как Помпей Страбон в это время находился в Умбрии со своими легионами, раскинувшими лагерем снаружи Ариминума, младший консул поехал по Фламминиевой дороге, самой большой дороге на север, которая пересекала водораздел Апеннин между Ассизием и Калесом. Хотя еще не наступила зима, погода в этих высотах была чрезвычайно холодной, поэтому Помпей Руф путешествовал в теплой, закрытой повозке, сопровождаемый достаточным количеством багажа, который везла запряженная мулами двуколка. Поскольку он знал, что направляется в район расположения войск, его единственным эскортом были ликторы и часть собственных рабов. Двигаясь по Фламминиевой дороге, он был избавлен от необходимости останавливаться на постоялых дворах, поскольку знал всех владельцев больших поместий на всем протяжении пути и останавливался у них.

В Ассизии его хозяин, старый знакомый, был вынужден извиняться за те условия, которые он мог предложить своему гостю.

– Времена изменились, Квинт Помпей, – вздыхал он, – я вынужден тратить слишком много! И еще – как будто у меня и так мало неприятностей – я подвергся нашествию мышей!

Таким образом, Квинт Помпей Руф отправился спать в ту комнату, которую помнил обставленной намного роскошнее; ныне же она оказалась и более холодной, поскольку проходившая армия сорвала занавеси с ее окон, чтобы с их помощью развести костры. Долгое время он не мог заснуть, прислушиваясь к беготне и писку мышей и размышляя о том, что происходит в Риме. Страх наполнял его душу, поскольку не в его силах было что-либо исправить, но он чувствовал, что Луций Корнелий зашел слишком далеко. Существовали такие вещи, с которыми надо было считаться. Многие поколения плебейских трибунов, с важным видом входивших и выходивших из римского форума от лица плебса, теперь были подвергнуты оскорблениям. Ныне старший консул надежно защищен от того смятения, которое вносят его законы. Но люди, подобные ему, Квинту Помпею Руфу, должны терпеть стыд – и обвинения.

Когда он поднялся на рассвете, его дыхание клубилось в морозном воздухе. Он искал свою одежду, трясясь и клацая зубами: пару коротких брюк, в которые он заправил теплую куртку с длинными рукавами, две теплые туники, одна на другую, носки из грубой шерсти. Но когда Квинт Помпей Руф поднял сандалии и сел на край постели, чтобы обуть их, то обнаружил, что за ночь мыши полностью съели их ароматные нижние концы. Мурашки пошли по его коже, он ощущал их в сером свете наступающего дня, начиная дрожать всем телом от переполнявшего его ужаса. Он был суевернее, чем любой пицен и знал, что это означает. Мыши были предвестниками смерти – и они съели его сандалии. Он должен погибнуть. Это было пророчество.

Его слуга принес ему другую пару сандалий и, встав перед ним на колени, обул Помпея Руфа, который, встревоженный и молчаливый, все еще сидел на краю постели. Как и его господин, слуга хорошо понял предзнаменование и взмолился, чтобы это оказалось неправдой.

– Господин, не надо думать об этом, – сказал он.

– Мне суждено умереть, – отозвался Помпей Руф каким-то безжизненным голосом.

– Чушь! – в сердцах проговорил слуга, помогая своему господину подняться на ноги. – Я – грек! Я знаю намного больше о богах подземного царства, чем римляне! Апполон Сминфус – бог жизни, света и здоровья, а ведь мыши считаются его священными животными! Нет, я думаю, что это предзнаменование означает, что именно на севере ты излечишься от всех своих бед.

– Это означает, что я умру, – словно окаменев, повторил Помпей Руф.

Он въехал в лагерь Помпея Страбона через три дня, уже более или менее примирившись со своей судьбой, и нашел своего дальнего родственника в большом доме, напоминавшем фермерский.

– Вот так сюрприз! – сердечно произнес Помпей Страбон, протягивая правую руку. – Входи, входи!