Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

– После Брундизия, – сказал Сулла Косконию, – вы не должны подходить к берегу, пока не достигнете пункта назначения. Решать, где конкретно вы высадитесь, я доверяю тебе самому. Выбери только спокойное место и не нападай, пока не будешь абсолютно готов. Твоя задача – освободить дорогу Минуция к югу от Ларина и Аппиеву дорогу к югу от Аускула Апулия. После этого собери войска в Южном Самние. К тому времени, когда ты сделаешь это, я буду двигаться на восток, чтобы соединиться с тобой.

Взволнованный тем, что ему лично была поручена такая жизненно важная миссия, и уверенный, что он и его люди представляют собой именно тот материал, который обеспечит ее успех, Косконий скрывал свое приподнятое настроение и слушал с серьезным выражением лица.

– Запомни, Гай Косконий, выдерживай время, когда будешь находиться в море, – предупредил Сулла. – Мне нужно, чтобы ты проходил преимущественно не более двадцати пяти миль в день. Сейчас конец марта. Ты должен высадиться где-то к югу от Апенесты через пятьдесят дней. Если высадишься слишком рано, я не успею выполнить мою часть захвата. Эти пятьдесят дней нужны мне на то, чтобы отвоевать назад все порты в заливе Кратер и оттеснить Мутила из Западной Кампании. Тогда я смогу двинуться на восток – но не раньше.

– Поскольку успешные обходы вокруг Италийского полуострова редки, я рад, что у меня будут эти пятьдесят дней, – заметил Косконий.

– Если тебе понадобится грести, двигайся на веслах, – сказал Сулла.

– Я буду там, где мне положено быть, через пятьдесят дней. Ты можешь положиться на меня, Луций Корнелий.

– Без людских потерь, не говоря уже о кораблях.

– На каждом корабле прекрасный капитан и еще лучший лоцман, и тыловое снабжение предусмотрело все возможности в путешествии, какие только можно себе вообразить. Я не подведу тебя. Мы доберемся до Брундизия так быстро, как только сможем, и будем ждать там столько, сколько нужно – ни днем меньше, ни днем больше, – заверил Косконий.

– Хорошо! И запомни еще одну вещь, Гай Косконий, – твоя самая надежная союзница – Фортуна. Приноси ей жертвы каждый день. Если она любит тебя так же, как меня, нас ждет удача.

Флот, везущий Коскония и два его первоклассных легиона, покинул Путеолы, бросив вызов стихиям и в значительной степени положившись на «особую стихию» – удачу. Как только он отплыл, Сулла вернулся в Капую и выступил в Помпеи. Это была комбинированная атака с суши и с моря; поскольку Помпеи были удобным портом на реке Сарнус неподалеку от ее устья, Сулла намеревался бомбардировать город зажигательными снарядами с кораблей, поставив их на якорях на реке.

Одно сомнение не покидало его, хотя он не мог тут ничего исправить: его флотилия находилась под командованием человека, которого он не любил, и не был уверен в том, что тот выполнит его приказы – это был Авл Постумий Альбин. Двадцать лет назад этот самый Авл Постумий Альбин спровоцировал войну против нумидийского царя Югурты. И за эти годы Авл Постумий не изменился.

Получив приказ от Суллы перебросить свои корабли от Неаполя к Помпеям, Авл Альбин решил, что сначала даст понять экипажам и солдатам, кто у них начальник и что с ними случится, если они не будут становиться по стойке «смирно», как только он щелкнет пальцами. Но команды и солдаты десанта все были потомками кампанских греков и сочли то, что говорил им Авл Альбин, нестерпимым оскорблением. Подобно консулу Катону, он был погребен под градом метательных снарядов – но это были уже камни, а не комки земли. И Авл Постумий Альбин умер.

К счастью, Сулла не успел отойти слишком далеко, когда получил известие об убийстве; оставив свои войска на марше под командованием Тита Дидия, Сулла поехал на своем муле в Неаполь, чтобы встретиться с предводителями мятежа. Спокойно и невозмутимо он выслушал страстные доводы и оправдания мятежников, а потом холодно заявил:

– Возможно вы самые лучшие моряки и воины за всю историю римского военного флота. Но, с другой стороны, как я могу забыть, что вы убили Авла Альбина?

Затем он назначил командующим флотом Публия Габиния, и на этом мятеж закончился.

Метелл Пий Поросенок молчал всю дорогу, пока они не догнали армию, и только тут задал мучивший его вопрос:

– Луций Корнелий, намерен ли ты их хоть как-нибудь наказать?

– Нет, Квинт Цецилий, не намерен.

– Тебе следовало бы лишить их гражданства, а затем наказать розгами!

– Да, так поступили бы другие командиры – большая их часть – наиболее глупые. Однако, поскольку ты, несомненно, один из таких глупых командиров, я объясню тебе, почему я поступил именно так. Ты, должно быть, способен уяснить это для себя.

Отгибая пальцы на правой руке, Сулла по пунктам перечислил свои соображения одно за другим:

– Во-первых, мы не должны допустить потери этих людей. Они обучены под командой Отацилия и приобрели опыт. Во-вторых, я восхищен их решимостью избавиться от человека, который управлял ими очень плохо и, возможно, привел бы их к гибели. В-третьих, мне не нужен был Авл Альбин! Но он был консулар, и его невозможно было ни обойти, ни игнорировать.

Подняв три пальца, Сулла повернулся в седле и посмотрел на унылого Поросенка:

– Я хочу сказать тебе кое-что, Квинт Цецилий. Пока я командую, здесь не будет места – не будет! – таким неподходящим и вздорным людям, как Авл Альбин, как недостойный оплакивания консул Лупус и нынешний наш консул Катон Лициниан. Я предоставил Авлу Альбину командование флотом, потому что считал, что он на море принесет нам наименьший вред. Так как же я стал бы наказывать людей, которые сделали именно то, что сделал бы я в подобных обстоятельствах?

Он отогнул еще один палец:

– В-четвертых, эти люди поставили себя в положение, когда я мог бы действительно отобрать у них гражданство и выпороть их; и в этом случае им не остается ничего другого, кроме как отчаянно драться. И, в-пятых, – он отогнул большой палец, – меня не волнует, сколько у меня на флоте воров и убийц при условии, если они будут отчаянно сражаться, – рука его резко опустилась, разрубив воздух, словно варварский топор.

Метелл Пий открыл рот, собираясь возразить, но мудро предпочел не говорить ничего.

В том месте, где дорога на Помпеи разветвлялась, и одна ее ветвь шла к Везувианским, а другая к Геркуланским воротам, Сулла устроил для своих войск сильно укрепленный лагерь. К тому времени, когда он расположился за его рвами и валами, прибыла его флотилия и принялась деловито закидывать связки пылающего горючего материала через стены в самую гущу помпейских построек, причем с таким проворством, которого не мог припомнить даже самый старый и опытный центурион. Испуганные лица горожан, появившихся на стенах, свидетельствовали о том, что они не рассчитывали на возможность применения такого средства ведения войны, которое доставило им значительные неудобства. Огонь оказался страшнее всего.