Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

Теперь уже рассмеялся Сулла:

– Неужели они так мало тебя знают? Твои укрепления труднее преодолеть, чем стены Нолы.

– Это верно. И ты сам имел случай убедиться.

– Я мужчина, такой же, как всякий другой.

– Не скажи. Тебе бы следовало привязать пучок сена к этому рогу. [39]

Подслушивая из своего укромного места над фальшивым подвесным потолком кабинета, юный Цезарь испытал огромное облегчение – его мать, несмотря ни на что была добродетельной женщиной. Но затем эта мысль была изгнана из его сознания другой, с которой труднее было справиться – почему она никогда не показывала ему этой стороны своей жизни? Она сидела там, смеясь – отдыхая – увлекшись определенным видом поддразнивания, которое он, будучи достаточно взрослым, мог определить, как житейские разговоры взрослых людей. И ей нравился этот отталкивающий человек! Она говорила ему такие вещи, которые свидетельствовали о старой и прочной дружбе. Возможно она и не была любовницей Суллы, но между ними существовала тесная связь, которой не было между нею и ее мужем, его отцом. Раздраженно смахивая слезы, юный Цезарь лежал, вытянувшись, в своем укрытии и заставлял свой разум быть беспристрастным, чего ему удавалось достигать, если он очень сильно старался. «Забудь, что это твоя мать, Гай Юлий Цезарь Младший! Забудь о том отвращении, которое у тебя вызывает ее друг Сулла! Слушай их и учись.»

– Ты очень скоро будешь консулом, – сказала Аврелия.

– В пятьдесят два года. Позже, чем Гай Марий.

– И уже стал дедушкой! Ты видел дитя?

– О, прошу тебя, Аврелия! Рано или поздно я, наверное, пойду в дом Квинта Помпея, взяв Элию под руку, буду на обеде и пощекочу ребенка под подбородком. Но почему меня должно интересовать рождение дочери у моей дочери, тогда как я жду момента, когда смогу наконец взглянуть на мальчишку?

– Маленькая Помпея совершенная красавица.

– Тогда она может вызвать такие же ужасные бедствия, как Елена Троянская!

– Не говори так. Я всегда считала, что бедная Елена прожила в высшей степени несчастную жизнь. Движимое имущество. Игрушка для постели, – решительно заявила Аврелия.

– Женщины и есть движимое имущество, – улыбнулся Сулла.

– Я – нет! У меня есть своя собственность и свои дела. Сулла сменил тон:

– Осада Аскула окончена. На днях Гай Юлий прибудет домой. И что тогда будут значить эти храбрые речи?

– Не надо, Луций Корнелий! Хотя я его очень люблю, я с ужасом жду момента, когда он войдет в дверь. Он отыщет упущения во всем, начиная с детей и кончая моей ролью хозяйки, и я буду отчаянно пытаться угодить ему до тех пор, пока он не отдаст какое-нибудь распоряжение, которое я не смогу поддержать!

– И тогда, моя бедная Аврелия, ты скажешь ему, что он неправ, и начнутся неприятности, – мягко проговорил Сулла.

– А ты женился бы на мне? – свирепо спросила она.

– Только если бы ты была последней женщиной, оставшейся в живых, Аврелия.

– Однако Гай Юлий женился на мне.

– Ну, этого я никак не пойму.

– О, прекрати, ты становишься дерзким! – остановила она его.

– Тогда переменим тему, – попросил Сулла и отклонился назад, опершись на обе руки. – Как поживает вдова Скавра?

Ее фиолетовые глаза блеснули:

– Ecastor! Все еще интересуешься?

– Определенно.

– Полагаю, что она находится под опекой относительно молодого человека – брата Ливия Друза, Мамерка Эмилия Лепида Ливиана.

– Я знаю его. Он помогает Квинту Лутацию в Капуе, но он сражался и в Геркулануме вместе с Титом Дидием и пошел в Луканию с Габиниями. Он из крепких парней, из тех, кого все считают солью земли, – Сулла сел, неожиданно став похожим на кота, завидевшего жертву. – Так вот откуда дует ветер? И что же, она собирается замуж за Лепида Ливиана?

– Я в этом сомневаюсь! – рассмеялась Аврелия. – Он женат на довольно противной женщине, которая держит его под контролем все время. Эта Клавдия – сестра Аппия Клавдия Пульхра. Ты знаешь, его жена заставила Луция Юлия вымыть храм Юноны Соспиты, не снимая тоги. Она умерла от родов двумя месяцами позже.

– Она двоюродная сестра моей Далматики – эта умершая Балеарика, как мне кажется, – сказал Сулла с усмешкой.

– Ей все тут двоюродные сестры, – заметила Аврелия. Сулла приободрился:

– Как ты думаешь, моя Далматика могла бы теперь мною заинтересоваться?

– Не имею понятия! – покачала головой Аврелия. – Говорю тебе это честно, Луций Корнелий. Я не поддерживаю связей с женщинами моего круга, кроме тех, которые входят непосредственно в нашу семью.

– Тогда, может быть, ты разовьешь свое знакомство с ней, когда вернется твой супруг. У тебя определенно будет тогда больше свободного времени, – лукаво сказал Сулла.

– Довольно, Луций Корнелий! Можешь отправляться домой.

Они вместе пошли к дверям. Как только их фигуры исчезли из поля зрения смотрового глазка юного Цезаря, он спустился с потолка и ушел.

– Ты будешь добиваться Далматики для меня? – спросил Сулла, когда хозяйка открыла ему дверь на улицу.

– Нет, не буду, – ответила Аврелия. – Если уж ты так в ней заинтересован, добивайся ее сам. Хотя могу сказать тебе, что развод с Элией сделает тебя весьма непопулярным человеком.

– Я и раньше был непопулярен. Vale. [40]

Выборы по трибам проходили в отсутствие консула, поэтому сенат возложил обязанности наблюдателя на Метелла Пия Поросенка который был претором и прибыл в Рим вместе с Суллой. То, что трибуны плебса намеревались составить консервативную группу, было ясно по тому, что первым прошел не кто иной, как Публий Сульпиций Руф, а Публий Антистий сразу же за ним. Публий Сульпиций обеспечил себе освобождение от Помпея Страбона. Приобретя превосходную репутацию на поле боя в качестве командующего в действиях против пиценов, Сульпиций хотел теперь приобрести и политическую репутацию. В ораторских и судебных кругах он был известен, сделав еще в юности блестящую карьеру на форуме. Будучи одним из самых многообещающих ораторов среди молодежи, он как и покойный Красс Оратор, предпочитал малоазийский стиль речей. Он был столь же грациозно расчетлив в жестах, сколь изыскан в голосовых, стилистических и риторических приемах. Наиболее знаменитым его делом было обвинение Гая Норбануса в незаконном осуждении консула Цепиона, прославившегося в связи с золотом Толозы; то, что он это дело проиграл, в конце концов не повредило его репутации. Большой друг Марка Ливия Друза – хотя и не поддерживавший предоставление гражданства италикам, – после смерти Друза он сблизился с Квинтом Помпеем Руфом, напарником Суллы на предстоящих выборах консулов. То, что он теперь был председателем коллегии трибунов плебса, не сулило ничего хорошего любителям кривляния в демагогическом стиле.