Юрий Петухов - Громовержец. Битва титанов

Крон положил руку на плечо стражу, откинул голову — багрянцем заиграли вьющиеся волосы, в полумраке сеней теремных седины и не было видно. Масло в лампах напольных и потолочных горело ровно, не дергались язычки пламени, не мигали. Красные колонны дубовые казались темными, будто гладкие стволы дерев, проросшие сквозь дощатые полы и потолки терема. Уютно, мирно и тихо было в нем.

— Верю, — повторил Крон.

И ушел в опочивальню, тихо притворив за собою дверь.

Днем Жив не встречал Великого князя, тот был в каких-то нескончаемых делах, невозможно было застать его, встретить в покоях и у нетемной темницы. Князь готовил что-то, это было ясно. Время уходило.

А в сердце тупой болью ныла рана незаживающая, растравленная этим тихим: «верю». А в душе сидела игла острая: один неверный шаг, и погублены будут все — братья Дон, Аид, другие, сестры. Гостия тихая, любимая синеокая Яра, — не только он один. Тяжко, тяжко душе разрываться меж близкими ей, тяжко гореть на двух огнях.

Наутро чернобородый Кей сказал Живу:

— Ввечер последний раз пойдешь в темницу со Скаргом. Два дня тебе отдыха. А с четвертой ночи будешь на смену стоять в княжеском тереме… вверх идешь, малыш, на мое место метишь, небось?! — Кей злорадно и как-то странно улыбнулся.

Жив поглядел на него с вызовом, положил руку на меч.

— То воля князя, — пояснил Кей. — Он повелел. Все, ступай!

Воля князя… Жив окаменел внутренне. Воля! Значит, пора. Чему быть, того не миновать. Надо еще поблагодарить Долю, что у него есть время предупредить Хотта, Дона, Яру, Скила, прочих… Пора! Пред глазами Жива встал вдруг, будто в яви, тот давний солнечный день, когда его увозили на княжьем струге со Скрытая. Синее небо, пропасть над головой. Синее, бархатное море — пропасть под ногами. Чужие вокруг, лишнее слово, движение — смерть! Сколько времени прошло, ему уже за двадцать. А все так же приходится идти по краю над пропастью. Кругом чужие. Кругом сама смерть!

А добрые зеленые горы все дальше и дальше, вот сейчас они исчезнут за окоемом. И пути назад не будет… А был он вообще, этот путь назад?!

Нет! В прошлое дороги нет. Только в будущее. Жив поднял к глазам руку, выпрямил мизинец. Зеленый камень на отцовом перстне заиграл магическим блеском, будто внутри него таились неведомые силы… Так оно и бьио. С недавних пор. Месяц назад Жив отдавал перстень Скилу, всего на три дня. Умелец, знакомый Скила и его вдовушки, успел справиться со сложной задачей, ему это было невпервой. Теперь там, внутри камня крохотная, в полнаперстка полость… Жив нажал большим пальцем той же руки на край оправы, выгнутый стебелек — и перстень раскрылся. Черный мелкий порошок, малая щепотка. Но ее хватит, чтобы отправить на тот свет десятерых. Отрава. Яд! Стоит коснуться кончиком языка этой пыли, вдохнуть ее — и все, смерть, неминучая и страшная! Жив защелкнул перстень. Ледяной ужас сковал внутренности. Он. Только он должен это сделать. Устранить стражу… устранить Великого князя, отца. Он. И никто другой! У него остались считанные дни. Чернобородый Кей с каждой встречей глядит на него все с большим подозрением. И Скарг присматривается, щурит глаза. Недавно во дворе повстречал темника Овила, был тот в повязке на глазу, память о сече недавней, но разглядел его, обошел стороной, странно как-то кося уцелевшим глазом… Ему не верят. Никто до конца и по-настоящему не верит. От него отворачиваются. Его побаиваются и сторонятся. Но князь… князь верит в него!

Сегодня он свободен. До вечера. Но спать не придется. Жив быстрым шагом пошел к Священной роще.

Волхва он нашел под раскидистым старым дубом, чья крона давно осыпалась — голые корявые ветви вздымались к небу словно руки молящие о помощи/ Ничего, нынче не лето, так и должно быть. И если осыпался священный дуб, на то есть свои причины.

Волхв сидел на белой овечьей шкуре. Глаза его были закрыты. Руки с длинными тонкими пальцами лежали на коленях. Но Жив услышал его голос: «Погоди, не спеши, сын мой. Дай мне закончить мое общение со Всевышним — не часто Он отверзает уши свои моей душе алчущей и убогой. Сядь!

Жив молча сел подле. Он даже не знал толком, тот ли это волхв, что прознал его тайну еще в порубе, во мраке темной темницы, или совсем другой. Он видел здесь многих дивных кудесников… но все они были похожи: седовласые и седобородые, с просветленными и праведными ликами людей чистых, ничего для себя не жаждущих. У них было одно лицо… когда Жив заметил это непонятное необъяснимое сходство, его осенила вдруг мысль внезапная и пугающая своей простотой: они приближаются к Нему, они и есть подлинно созданные по Образу и Подобию, они почти достигли этого, все прочие еще далеки, бесконечно далеки! Рядом с ними он ощущал себя младенцем, который ползет по пыльной и грязной дороге, ничего не зная, ничего не понимая на ней, видя только эту пыль и эту грязь под собой и вокруг себя. Волхвы появлялись в людных местах лишь в дни праздников, освящая их своим присутствием, блюдя обряды вековые и правя их. Но они и не прятались от жен и мужей русских, вельмож и пахарей, воинов и князей — всякий мог найти их в священных рощах и дубравах, в бревенчатых скитах и каменных кельях, в пещерах горних — каждый знал, где они, тропки к хранителям памяти и мудрости были протоптаны издревле. И каждый рус пред важным начинанием непременно шел с поклоном к ним, к волохам Великого Владыки Мира Яви и Нави Волоса, ибо никто иной как он был первым отражением Вседержителя на земле и под землею, ибо Волосу-Велесу было изначально предопределено властвовать над смертными и их плотью при жизни их и после смерти. И были волхвы-волохи тенями его, а стало быть, и тенями самого Рода Единого.

Жив плохо знал волхвов, не было их на Скрытне, он жил там изгоем, отщепенцем. Но здесь, под Олимпом, и он разведал дорогу к ним, незаказанную ни для кого. Мир людской стоял на четырех столпах. И были теми столпами не слоны и черепахи, не драконы и единороги, как пугали друг дружку в племенах диких и несведущих. Нет! Первым столпом, на коем покоилась земля человечья, бьша вервь волохов-волхвов, в восточных краях рекомых брахманами, [17] Знакомое нам слово-понятие «брахман» пр. оисходит из русского «волхв», из его краткой архаичной формы «влах» (лингвистически «в» переходит в «б», «л» в «р»). «Брах-ман» — «влах-человек». им дано было хранить и множить знания, память и справы рода, без чего этого рода-племени и быть не могло. И потому Первым столпом был Столп Разума человеческого. Вторым столпом являли себя в мир князья-властители, ибо без власти единой человек есть лишь животное мятущееся, себялюбивое, алчное и слабое пред животными иными. Княжья вервь несла на себе тяжесть тяжкую Столпа Власти. Третьей вервью были воины-дружинники, чей ряд стоял в защите своей земли и в добыче для рода земель новых, каждый в верви этой получал право наивысшее — умереть первым, с мечом в руке, грудью встречая смерть. И потому Третьим столпом был Столп Долга и Чести. Но больше всех оставалось пахарей и ремесленников, торговцев честных и работных людей. Они крепили столп Четвертый, Столп Труда повседневного, изнурительного и праведного. На Разуме, Власти, Долге и Чести, на Труде человеческом стоял весь род людской под небесами земными. Все прочее лишь ползало, копошилось, суетилось и мельтешило бесцельно под столпами этими, изъедая их и не творя ничего путного и ладного. Каждый мог держать мир на труде своем кроме больных и ослабленных духовно, кроме двуногих животных. Многие могли крепить мир честью своей и долгом. Избранные, те, кому верят прочие, умели направлять мир силой дарованной им власти. Но никто не знал никогда — откуда придет волхв и почему именно он волхвом станет, чтобы освещать мир разумом.